Ему ужасно не хватало ангела. Сначала он был раскален от горя, раздавлен, как зазевавшаяся лягушка колесом автомобиля, зная, что, пока он сидит в камере, какая-то толстая пенсионерка кормит с ложечки Алису, в то время как это должен делать ОН. Есть не хотелось, спать тоже. ЖИТЬ? Он не знал четкого ответа на этот вопрос, но был уверен в одном — без Алисы смысла в его существовании точно нет.

Смешно, но у него даже возникали мысли о суициде. И хотя, перед тем как поместить Юру в изолятор, его тщательно обыскали, заставляя приседать с голой задницей, видимо, в надежде, что оттуда выскочит какой-нибудь хитроумный набор отмычек, изъяли даже шнурки… но желание умереть поднялось столь велико, что он готов был перегрызть вены зубами. В тот момент, когда он уже собирался осуществить задуманное, к нему явился образ ангела. Крошечная, благоухающая ароматами весеннего леса, она перышком парила над ним, как волшебный эльф. Ангела окружало голубоватое облачко, протравленное тонкими серебристыми паутинками. Она словно плавала в большой объемной снежинке.

«Слу-у-ушай…»

Тихий, немного печальный голос звенел, как серебряная струнка. И он слушал, жадно слушал с улыбкой на изуродованном лице.

«Ничего не потеряно… Мы всегда будем вместе, как ты и хоте-е-ел…»

Он протянул дрожащие руки, чтобы потрогать ангела, но они ушли в пустоту, а она счастливо засмеялась.

«Ты все еще любишь меня-я-а?!»

Любил ли он ее? Да он готов свою жизнь отдать! Только вот кому она нужна, его жизнь…

Ангел вскоре исчезла, но ее божественный голос еще долго звенел в мозгу Юры.

Затем у него была истерика. Это случилось после того, как ему все же удалось забыться тяжелым беспокойным сном. Во сне он снова оказался на кладбище, только погода была гораздо хуже — облака быстро съеживались, окрашиваясь в черный цвет, проливной дождь лил потоками. Но кроме погоды была еще одна страшная вещь — вместо Инны они хоронили Алису. И все знали об этом. Юре хотелось кричать, что здесь какая-то ужасная ошибка, что с ангелом все в порядке и она в больнице, но окружащие лишь украдкой обменивались загадочными улыбками, и его крик застрял в горле, которое внезапно сузилось до размеров миниатюрного клапана. Когда рабочие стали опускать гроб в яму, Юре показалось, что он слышит доносящееся изнутри слабое царапанье.

Он рванулся к яме, скользя по мутной слякоти ботинками.

«Остановитесь! Ее нельзя хоронить! Она жива», — кричал он, но крик раздавался только в его голове, он ширился и раздувался все больше и больше, как гнойный нарыв, грозя разорвать черепную коробку. «Она жива! Она жива!»

Он прыгнул на опускающийся гроб, рабочие выронили ремни, и он с грохотом упал вниз. Царапающие звуки внутри усилились, и Юра забарабанил кулаками по крышке.

«Помогите!»

Неужели он услышал ее голос? Или ему померещилось?

«Помогите, пожалуйста!»

Голос прозвучал громче, хотя создавалось впечатление, что у говорящего чем-то забит рот.

Сдирая ногти, обезумевший Юра стал срывать крышку гроба. Сверкнула молния. В голове беспрестанно стучало: «Она жива, она жива, она жива!..»

Он проснулся от собственного жуткого крика, в холодной испарине, на грязной подушке отпечатался след от его взмокших волос.

Потом его забрали на допрос, но вместо этого очкарика-ботаника в камере для допросов сидели два квадратных мужика с короткими стрижками. Они нагло ухмылялись, один из них закрыл дверь… Допрос продолжался недолго, и примерно минут через пятнадцать его бесчувственное тело занесли обратно в камеру.

Юра вошел в квартиру. Странно, но она показалась ему совершенно чужой. Из кухни на трех лапах вылетел голодный Кляксич, разражаясь гневным мяуканьем. Юноша подхватил кота на руки.

— Ну, все, все, — успокаивал он его, целуя в мягкую шерстку.

— Мяу! — обиженно сказал Кляксич, всем видом показывая, что подобное несправедливое отношение впредь он не намерен терпеть.

Пока он кормил Кляксича, позвонил Мика.

— Ты один? — вместо приветствия спросил он.

— Нет. С Кляксичем.

— Жди в гости, — бросил Мика.

Кляксич наелся от пуза и полез к водопроводному крану пить — он никогда не пил из миски, предпочитая только бегущую струю.

Юра внезапно испытал неизъяснимое желание снова взглянуть на свое оружие. Открыв тайник, достал знакомый сверток. Развернул, разложил предметы на столе — пистолет «Оса», перчатки с шипами и два ножа — его и Алекса. Он взял нож своего погибшего друга, взвешивая его в руке. Рукоятка почему-то казалась теплой, почти горячей, будто его только что держали в руке. Юра провел по лезвию большим пальцем. Слегка нажал. Кожа моментально разошлась, как занавес, из разреза выступили рубиновые бусинки крови. Юра одобрительно качнул головой — Алекс всегда точил нож перед каждой акцией, доводя лезвие до состояния бритвы.

Акции, операции… один хрен. Он вспомнил, как Алекс мечтал стать хирургом. Домечтался. Теперь он лежит в гробу с восковым лицом, замазанным ритуальным гримом, а в груди его сквозная дырка от куска арматурного прута. Юра медленно размазывал кровь по всему лезвию, пока полностью не закрасил нож в злой пурпурный цвет. Губы его тронула задумчивая улыбка. Нож Алекса выглядел голодным. Он это чувствовал всеми порами кожи. Не вытирая лезвие, Юра завернул все предметы и убрал сверток обратно в тайник.