Павлыш кивал, улыбался…

Тогда, думал он, у меня была надежда. Я был глупый и влюбленный, а сейчас — только влюбленный. И никакой надежды, абсолютно никакой. И даже работа не спасает.

На «Антее», к слову, хватало свободного пространства, и при желании ты мог избегать неприятных тебе людей. Спокойно отдаваться научному подвигу. А здесь, в домодреве, ты вынужден сталкиваться нос к носу… по сотне раз на дню… принимать как должное все колкости, все… это. И даже не знаешь, как себя с ней вести, она же не Лилит, не Медея — Снежная королева.

И все-таки иногда ему нравилось здесь. Он возился со зверьми, которых надарили вместе с домодревом ависы, и это было чертовски интересно. Юные Урванцы даже стали звать его «дядя Слава Айболит» — и это, пожалуй, ему тоже нравилось.

Стоя на смотровой площадке, Павлыш щурился, отбрасывал рукой непокорные волосы и представлял, что на самом деле никакого испытания нет и не было. Они просто повстречали собратьев по разуму и ищут общий язык — и разумеется, найдут, и таким образом обогатят друг друга…

Дельтапланы — оранжевый и серебристый — прошли над самыми верхушками домодрев, потом серебристый рванул в сторону холмов, туда, где они должны были приземлиться.

— Ну а что, — сказал Павлыш, — для первого раза неплохо.

Конструкцию подправили, чтобы Отцу было удобнее управлять, Домрачеев работал под чутким руководством Эммы, и Павлыш только удивлялся, как он терпит ее заносчивость и язвительность. Удивлялся и завидовал.

Серебристый плавно развернулся над холмом, оранжевый не отставал. На соседнем холме — видел Павлыш — стояли зрители: академик, вся семья Урванцов, Домрачеев; а над холмом парили, раскинув крылья, взрослые ависы. Солнце превратило их перья в самоцветные пластины: изумрудные, бирюзовые, яхонтовые.

Вдруг серебристый начал по спирали идти вверх, выше и выше. Оранжевый сделал круг над посадочным холмом, затем двинулся вслед за серебристым.

— Что за?.. — прошептал Павлыш. — Какого дьявола он?..

Серебристый чуть качнул крыльями, затем набрал скорость.

— Пленка! — заорал Павлыш. — Там же где-нибудь обязательно должна быть Пленка, курица ты безмозглая!

На соседнем домодреве из листвы выглянули три взъерошенных головы.

— Вам плохо? — спросила одна из птиц. Кажется, это была Вторая жена, Слава пока так и не научился их различать.

Он покачал головой:

— Мне — нет.

Серебристый дельтаплан поднимался все выше.

А что, подумал вдруг Павлыш, это даже может оказаться решением. Жестоким, но… решением. Если Отец разобьется, нам засчитают победу, и отправимся наконец…

Он с отвращением ударил кулаком по ограде. Но взгляда от двух точек не оторвал.

Серебристая вдруг развернулась, легла на крыло и ринулась вниз. Миновала оранжевую и пошла по крутой дуге прямо к холму.

И аккуратно, словно всю жизнь только так и делала, — села. К ней уже бежали люди, летели ависы.

Лишь одна фигурка стояла на соседнем холме и, как Павлыш, не сводила взгляда с небес.

Они увидели — он и Домрачеев — как оранжевый дельтаплан развернулся, чтобы уйти вслед за серебряным, но вдруг вместо этого кувыркнулся и стал падать — не по дуге, а отвесно, прямо вниз. Кажется, Миша что-то кричал. И ависы, похоже, услышали его: они вдруг изменили направление полета и метнулись наперерез, к падающей оранжевой точке.

Все происходило медленно, как будто в дурном сне или в кино с замедленной съемкой. Ависы ухватили дельтаплан сверху — ухватили ногами, конечно, а крыльями отчаянно махали, пытаясь удержаться в воздухе. Падение замедлилось, почти прекратилось, и Павлыш наконец облегченно выдохнул. Он заметил, что держится за перила. Отпустил их, под ладонями что-то хрустнуло.

Вдалеке закричали.

Ависы летели и держали в когтях дельтаплан… точнее, его фрагмент. Остальное упало на склон и покатилось, Павлыш увидел рыжее пятнышко, костюм Эмма подобрала под цвет волос, подумал он, как глупо, даже здесь, когда не перед кем…

Потом он метнулся в комнаты, зашарил, выворачивая ящики, в поисках нужных медикаментов, потом сообразил, что все сложено в саквояж, старый, допотопный, и откуда он только взялся в Отеле… Павлыш выскочил, держа саквояж под мышкой, потом вернулся, сдернул со стола телефон, запихал в саквояж и стал спускаться, напоминая себе, что нельзя спешить, навернешься со ступеней — никому от этого лучше не станет, в конце концов, у них там в дельтапланах аптечки с первой помощью, ты же сам проверял, а Борис наверняка умеет… да и Окунь, конечно…

Он помчался к холмам, размахивая саквояжем, — добрый доктор Слава Айболит — и шептал только одно: «Успеть, успеть, я должен успеть!»

Когда он прибежал, ее уже освободили от упряжи. Судя по всему, успели вколоть обезболивающее — и теперь накладывали шину.

— Так, медленно и в деталях — что сделано?

Борис и Миша в два голоса рассказали. Домрачеев зачем-то добавил растерянным голосом:

— Все, как ты говорил на уроках.

— Молодцы. Готовьте носилки, только обязательно с ровной прямой поверхностью, и…