— Вернись ко мне, Ирса. Вернись домой с честью, и я сделаю для тебя все, что смогу.

Ирса вырвалась из материнских объятий, помолчала, собираясь с силами, и спокойно сказала:

— Я не знаю выхода из этого положения, но здесь больше не останусь.

Потом, повернувшись, она сошла с корабля, села в седло и шагом поехала к дому. Ирса недаром была из рода Скьёльдунгов.

Сага молчит о том, что сказала Ирса королеве Вальтйоне, что — сыну.

Молчит она и о том, что еще предприняла Олоф. Нет сомнений в том, что она еще не раз беседовала с дочерью и со всем красноречием опытной правительницы снова и снова убеждала ее вернуться на Альс. Правду сказать, если Ирса теряла мужа, где же еще ей было искать пристанища? Одинокая женщина — всегда лишь добыча. В то же время Олоф не приходилось мешкать. Вести о всем произошедшем уже дошли до Хельги, и он, загоняя лошадей, мчался к дому. Саксам пора было уходить. Чтобы беспрепятственно выйти в Каттегат, они должны были вовремя покинуть пролив, соединяющий Роскильде-фьорд и Исе-фьорд.

Немногое известно и о свидании Хельги и Ирсы. Должно быть, они беседовали с глазу на глаз, даже без маленького Хрольфа, чтобы его не напугали отцовский гнев и горе. Ирса, выслав прочь слуг и служанок, встретила мужа в той самой светлице, где была их опочивальня, где когда-то она, напевая, поджидала его за прялкой из похода, чтобы обрадовать вестью о том, что понесла.

Дверь светлицы выходила на галерею, откуда было видно все, что творилось в усадьбе и во дворе, а дальше взгляд падал на город и на залив, на зеленые луга, по которым ходили стада, на купы деревьев, на нивы, где наливался золотом урожай, на дымки, струящиеся от очагов, и — дальше — на древний дольмена на холме. В летнем небе громоздились снеговыми вершинами облака, парил ястреб, заливался жаворонок. Свет играл на выскобленном песком полу, мерцал на обшивке стен и резной мебели, падал на шкуру медведя, которого Хельги сам выследил и поднял на рогатину, чтобы укутать в его мех свою любимую. Сосновые сундуки, в которые Ирса складывала мужнины подарки — заморские наряды, пахли смолой.

Хельги, заикаясь, пробормотал:

— Бессердечная и дурная женщина твоя мать. Но пусть между нами все останется по-прежнему.

— Нет, нет, это невозможно. — Ирса с мольбой отстранилась от мужа, когда он попытался обнять ее. — Ты и я… Нет, Хельги, не будет блага в стране, чей конунг спит со своей дочерью.

Хельги ужаснулся: нет, пусть уж лучше беда падет на него одного. Неурожай, падеж скота, мор. Дания, ставшая добычей волков и воронов, резня и безумье, чужеземная секира, которая подрубит древо Скьёльдунгов — нет, только не это.

— Ирса, — еще раз с трудом выговорил конунг, но ее уже не было в светлице.

Ирса поцеловала на прощанье сына, нашла перевозчика, и уже под дождем, в ночи лодка доставила ее на другой берег залива, на корабль ее матери.

Три года прожила Ирса на Альсе. Мать встретила ее спокойно, чтоб не сказать холодно. Ирса старалась больше времени проводить в одиночестве, да и на людях все молчала. Наименее несчастной она чувствовала себя, гребя на лодке, чем когда-то они немало тешились вместе с Хельги. Но даже тогда никто не слышал, чтобы она пела.

Владения королевы Олоф делали Ирсу лучшей из невест, но окрестные конунги не спешили со сватовством: боялись, что Хельги захочет забрать жену обратно или разгневается на того, кто станет ее новым мужем.

Между тем Хельги так ничего и не предпринял. Когда несчастье только случилось, он стал было убеждать Хроара собрать флот и дружину на поиски Ирсы, но брат резко его оборвал:

— Не дело ты говоришь и сам это знаешь. Стоит пойти походом на Альс, и против нас поднимется пол-Ютландии, а мы не готовы к такой войне. И ради чего воевать? Ради девчонки, твоей собственной дочери, которую тебе придется посадить под замок, чтобы она от тебя не сбежала. И, кроме того, боги отвернутся от нас, если она возвратится к тебе по твоей воле. Нет, не бывать тому!

Хельги был совершенно сломлен и опустошен, он подолгу не вставал с постели. Теперь это был печальный, грубый и почти всегда пьяный человек. Он пробовал брать женщин к себе на ложе, но его поразило бессилие — украдкой поговаривали, что сама богиня Фригг покарала его — а потом перестал и пробовать. Хельги построил себе хижину в лесной чаще и по неделям оставался в ней в полном одиночестве.

Хроар и Вальтйона стали растить Хрольфа. Казалось, проклятие, павшее на родителей, не затронуло его. В нем было что-то, что сразу располагало к нему самых сердитых служанок и самых суровых воинов. Он рос не только ловким, но и смышленым, любопытным мальчиком, из тех, которым непременно надо все знать — совсем таким, каким в этом возрасте был его дядя.

На третье лето после бегства Ирсы к берегам Альса подошли корабли под белым щитом на мачте. Никогда прежде не доводилось Олоф принимать такую большую и богатую дружину. Ее привел из Упсалы конунг шведов Адильс.

Олоф приняла его со всем возможным почетом, убрала покои для гостя лучшей своей утварью. Ирса была не столь любезна, а потому скоро удалилась в свои отдельные хоромы. В тот же вечер, когда Олоф и Адильс вместе пили в палате, он сказал ей:

— Я немало слышал о твоей дочери, и, вижу, молва не солгала ни о ее красоте, ни о том, из какого могучего рода она происходит. Госпожа, я хочу просить у тебя ее руки.

Олоф поблагодарила гостя за честь. Адильс был молод, высок ростом, широк в кости и дороден. Волосы и борода у него были долгие, янтарно-желтые и сальные. Он то и дело принимался теребить усы своими конопатыми пальцами. Меж широких румяных щек торчал длинный нос. И хотя его одежда из лучшего полотна и была расшита золотом, но она могла бы быть и почище. От конунга остро пахло чем-то кислым.

И все-таки в нем не было ничего смешного. Его голос грохотал, как прибой Северного моря. Маленькие, глубоко посаженные глазки холодно, не мигая смотрели из-под густых бровей. Все знали, что конунг шведов весьма сведущ в колдовстве. Подданные Адильса на себе испытали всю тяжесть его норова, жадного и угрюмого, но, несмотря на молодость, ему достало хитрости и коварства, чтобы справиться с ними. Свитьод была самым большим владением в Северных Землях, она тянулась от холмов Гаутланда до дремучих лесов Финляндии. Множество ярлов и племенных вождей платило Адильсу дань. Так что золота и воинов у него было уж никак не меньше, чем у Скьёльдунгов.