Насим приносил мне книги, и я, как путник, добравшийся до источника, одинокими вечерами в тоскливой тишине дома старался утолить жажду знаний. Невзгоды и тяготы жизни отступали перед страстным юношеским желанием найти на все вопросы точные и правильные ответы. Я наконец понял, почему старый булочник почтительно приветствовал Хакима и купца Хаджи, а к моему отцу и Мама Ачари относился с полным пренебрежением. Почему отец был бессилен против Хакима и погиб из-за хулиганской выходки его сына. Почему Нагшбанд, его сын и я словно черви копошимся в темном подвале, чтобы заработать себе на пропитание. А в лавке, под которой погребены мы, сидит такой же человек, как и мы, купаясь в нажитом чужими руками богатстве, и даже не замечает нас.

За пять лет после смерти отца мать состарилась на целых двадцать.

Бывало, когда я ей докучал своим чтением, она сердито кричала:

— Хватит, сынок! Ум за разум зайдет! Зачем же ты бросил школу, если так любишь книги?

Я объяснял:

— Я нашел другую, настоящую школу жизни. И ее никогда не брошу.

Мать, молитвенно воздев руки, говорила:

— Да хранит тебя господь, сынок!

Пришла революция. Каждый выбрал свой путь. Змеи и мыши, захлестнутые бурным потоком перемен, бежали из своих нор в чужие края. Среди них были Хаким, его сын Абдулла-джан, их прислужник Лала Кадыр.

На пути к светлой мечте погиб Насим. Друзья и соратники хранят память о нем в своем сердце.

Однажды в мечети во время вечернего намаза мы с Гулямом Сахи долго беседовали и решили, что необходимо создать группы защитников революции в нашем переулке. В этом нам помогли жители района. К нам присоединился мастер Каюм, Мама Ачари и трое учеников пекаря. Под местный совет заняли дом сбежавшего Хакима. Входя туда, я каждый раз вспоминал свирепую Чини, Лала Кадыра с глазами навыкате, сына Хакима, жестокого мальчишку, израненную ногу отца и посылал проклятия прошлому.

Как-то у нашего соседа купца Хаджи украли ковер. Мы задержали вора и привели в местный совет. Ковер возвратили владельцу. Он не знал, как и благодарить. На следующий день принес в подарок совету телевизор. Теперь, возвращаясь после патрулирования, мы могли смотреть передачи.

Это случилось в одну из осенних ночей. Мы только что закончили обход. Мама Ачари молился, положив перед собой оружие, я читал «Мать» М. Горького, остальные смотрели телевизор. Вдруг раздался оглушительный грохот. Повылетали стекла, захлопали двери. Я выглянул на улицу. Темно. Ничего не видно. Мама Ачари схватился за оружие. Не успели мы опомниться, как снова раздался взрыв. Еще и еще… В следующее мгновение от крыш взметнулось вверх пламя. Мы выскочили наружу. Добежали до переулка и оказались на месте происшествия.

Душераздирающие вопли разорвали тишину ночи. Запахло порохом, кровью. Рушились охваченные огнем дома, кричали женщины, плакали дети. На земле валялась голова с вывалившимися из орбит глазами. На горящей кровати мы увидели девушку с глубокой раной в груди, на молитвенном коврике пожилую женщину, погибшую во время намаза.

Гулям Сахи стал вытаскивать из-под обломков кирпича и относить подальше от огня убогие пожитки.

Мама Ачари сидел на сундуке среди осколков посуды, обгоревших, вываленных в грязи одеял и плакал. Слезы текли по его лицу, теряясь в длинной седой бороде.

— Мама Ачари, ты плачешь? — спросил я, наклонившись.

Он провел рукой по лицу и бороде и сказал:

— Сынок, я никогда не плакал. Даже когда погиб мой внук. Но чье сердце останется равнодушным при виде этого ужаса? Да покарает их бог! Да покарает их бог!

Люди с лопатами все подходили и подходили, спеша на помощь. Заливали огонь водой.

Бандитские вылазки не сломили нас, мы были полны решимости бороться за светлое будущее.

Прошло два дня, но преступников так и не нашли. Слух о злодеянии в переулке Баранэ распространился по всему городу.

Вечером следующего дня мы с Мама Ачари и еще несколькими товарищами смотрели телевизор. И едва не вскочили, услыхав важную новость: бандиты, совершившие налет на Баранэ, схвачены. Мы буквально впились глазами в экран. Преступников было трое. Диктор назвал их имена. Одного из них я сразу узнал. На всю жизнь мне запомнились эти выпученные слезящиеся глаза.

— Мама Ачари, смотрите, смотрите, это он. Ей-богу, он — Лала Кадыр.

Мама Ачари пригляделся повнимательнее. Да, это был он, Лала Кадыр, «воришка».

Плюнув, Мама Ачари произнес:

— Да обрушит аллах кару на его голову! Он ответит за все.

Кто-то добавил:

— И за смерть твоего внука!

— И за моего Барса, — прошептал я.

Перевод с дари В. Андрианова

Чаман Лала торопливо шел по узенькой дорожке, вытоптанной в зарослях сахарного тростника, отводя от лица упругие плоские листья. Его черная чалма то появлялась, то опять скрывалась в густой зелени. Он хотел поскорее добраться домой.