Примолкшие, помирившиеся, плечом к плечу шли они к своему голубенькому обиталищу. Через открытые двери оттуда доносился медленный стук пишущей машинки. Они приостановились, заговорщически улыбнулись. Сосредоточенный, увлеченный, потряхивая головой, печатал на машинке двумя пальцами их слуга. Сквозняк слегка раскачивал белый гриб подвязанной москитной сетки. Однако Дэниэл был настороже, вовремя оглянулся и испуганно отскочил от машинки.

— Очень прошу, извините меня, — сжался он в комочек, как нашкодившая собака, ждущая порки.

— Что пишешь? — заглянул через его плечо Иштван, но подросток мигом выхватил из машинки листок с текстом.

— Ничего. Честное слово, ничего такого.

— Покажи-ка.

Это оказалось что-то вроде песни, писано было по-английски, неуклюже, но свежо и с чувством. О Вифлеемской звезде, которая отражается в глазу вола и серебрит гривку осла, их теплое дыхание смешивается, грея голенькие беспомощные ножки младенца. Животные сочувствуют ему, потому что знают мир, эти каменистые дороги, долгие скитания, пыль, жару, удары, сыплющиеся на спину, свистящий бич и непосильный груз, они провидят конец пути, когда запекшихся губ не освежит даже губка с иссопом. Пара животных жалеет новорожденного, который вознамерится завоевать мир любовью.

— Хорошо, а что дальше? — спросил никак не ожидавший этого Иштван.

— Дальше поздравление. С веселым Рождеством, — конфузливо сказал Дэниэл. — Я собирался положить на стол вместе с подарком для мемсааб. Я хотел сделать сюрприз.

Он вынул из-за пазухи длинную нитку мелких посверкивающих перламутром ракушек, старательно подобранных и отшлифованных. Опустил нитку на протянутую ладонь Маргит. Ожерелье еще хранило тепло его тела.

— Кто тебя научил этой песне?

— Никто, сааб, это я сам сочинил. Извините, что трогал машинку, я думал, так будет шикарней.

В его кротких глазах светилось сознание провинности, длинные темные пальцы умоляюще сплелись.

— Я хотел приготовить подарок заранее, потому что вы ведь мне тоже что-нибудь подарите, — объяснил он с непосредственностью ребенка.

Тереи стало стыдно, он о подарке даже не подумал.

— А чего бы тебе хотелось? Подарка или денег, за которые можно купить, что захочется?

Дэниэл вскинул красивую голову, вид у него стал озадаченный. Маргит тряхнула горстью, полной нанизанных на нитку ракушек, они зашуршали, чуть брякнули. За окном шумело море, белые барашки на волнах катились к берегу, разбивались на скрытом от взора пляже.

Тревожно расплывались на ветру очертания дюн. Время от времени в комнате слышался шорох пальмовых листьев, резкий звук, будто рвут тонкую клеенку.

— Конечно, Дэниэлу хочется и того, и другого, — избавила мальчика от затруднения Маргит. — Подари ему галстук, тот, цвета манго. И деньги, о которых говорил.

— А вы пойдете в церковь? В полночь будет рождественская служба. Придет много рыбаков. И будет вертеп, там все фигурки ходячие, мальчики целый год трудились.

— Сходим, хорошо? — попросила Маргит. — Все равно заняться нечем… А тебе уже поперек горла это одиночество вдвоем.

— Там видно будет, — словно обложенный зверь, защищаясь, подобрался Иштван. «Ведь совсем из головы вон. Неужели это робкое приглашение от Того, кого теснил из помысла, гнал прочь с солнечного пляжа, приговаривая к заключению в часовне, как обременительный багаж оставляют в камере хранения?» — А где это? — враждебно спросил он.

— Недалеко, за деревней, в пальмовой роще. И священник из Европы, настоящий монах, с бородой.

— Из какой страны?

Длинные ресницы Дэниэла беспомощно затрепетали, он развел руками.

— Не знаю. Из белых людей. Маргит примирительно сказала:

— Вот сходим и сами увидим.

За окном появились фигуры с плоскими корзинами на головах, окликнули гортанными голосами. Дэниэл с довольной улыбкой, от которой у него на щеках появились хорошенькие ямочки, ответил им что-то по-своему и объявил:

— Морскую звезду принесли. Я заказал для сааба у рыбаков морскую звезду, велел отобрать покрупней, я умею их засушивать так, чтобы сохранился цвет. Сааб укрепит ее на радиаторе, так все англичане делают, когда уезжают отсюда.

С веранды, перегнувшись через перильца, можно было заглянуть в корзины. Прикрытые водорослями, там перебирали конечностями связанные лыком полуметровые крабы, раздувались, как живые кошели, желтоватые осьминоги, клубились их щупальцы, полуживотные, полурастительные, похожие на листья агавы. Иногда из-под зелени поблескивал выкаченный, лишенный век, вызывающий омерзение глаз.