Он стряхнул саранчука, который с треском влетел в окно и вцепился в волосы. Работая сигналом, приходилось втискиваться в промежутки между скоплениями велосипедистов в белых и полосатых полотняных одеяниях. Разок пришлось резко притормозить, каменная голова при том гулко скатилась на пол и весь дальнейший путь, покачиваясь на битом ухе, продолжала выстукивать басовитую ритмичную дробь.

Вдруг накатило желание вернуться, отыскать среди прохожих тощую фигуру адвоката и попросить помочь вызвать сюда Маргит. Но инстинктивно хотелось докопаться до истины самому, Чандра, похоже, союзник сомнительный, хоть и вреда, по-видимому, не причинил бы.

— Тебя посол искал, — злорадно объявил Ференц, спеша по коридору с пачкой писем в руках и с таким растерянным видом, словно срочно требуется надлежащим образом решить вопрос решению не поддающийся.

— Но ты, же знал, где я.

— Еще бы, всегда есть повод смыться из конторы, — с наигранным участием кивнул Ференц. — Желаю отбиться. Старик рыкает. Это что у тебя?

— Старинная скульптура, — подбросил Иштван на ладони каменную голову.

— Мало у тебя в доме мусора? Сколько дал?

— Ни гроша. Подарок.

— Не боись, заплатишь. Они тут дают, чтобы побольше взять, вовсе не от большой любви.

— Не твоя забота.

— Ах, да, я забыл, к твоим услугам склад посольства, там черепков хватает.

Тереи проследил, чтобы завхоз отнес коробки с кинолентами на склад, в специальный шкаф с замком. Пустил вентилятор на полные обороты, так что на столе дыбом встали исписанные листки, собрал их и прижал каменной головой. Голова легла на разбитое ухо, волнуя вперившимся взором и пресытившейся наслаждением, набрякшей губой. Так иногда лежим мы в темноте, полные ожидания и страха, прислушиваясь, как бьется сердце.

Заворчал телефон.

— Это я, — раздался бас Коломана Байчи. — Где вас носит? Не успел Иштван доложить про фильмы, посол перебил:

— Как у вас машина? На ходу? Отправляйтесь домой, соберите манатки и скоренько в Агру. Проведете там за меня лекцию нынче в восемь вечера. Только выезжайте пораньше, там могут быть объезды, имейте в виду, сезон дождей, то дорога есть, то вместо нее река. Будут вопросы — отвечайте, но пророка из себя не стройте, никаких предвидений, особенно далеких. Рассчитываю, — он нарочито помолчал, — вынужден положиться на ваш здравый смысл.

— Так, может, лучше бы товарищ Ференц?

— Он нужен на переговорах по торговле. А я лечу на три дня в Бомбей, приезжает замминистра торговли, вернусь с ним вместе на подписание соглашения. Ситуация: назревает гол.

— Понял.

— Действуйте.

— Одну минуту, господин посол, а на какую тему лекция?

— Не очень конкретно. Венгрия сегодня. Можете взять проблему, в которой разбираетесь. Что-нибудь литературное. Говорите свободно, доставьте себе удовольствие, критикуйте своих коллег, специалистов по этим делам здесь нет, так что все впустую, что ни скажи. Строго между нами, чтобы здешняя публика сочла, что с нею говорят всерьез, надоедать ей приходится с час, не меньше.

— Может быть, о живописи? У меня есть приличный цветной фильм.

— Если уверены, что справитесь. Это даже лучше, можно начать попозже; они устраивают вечер под открытым небом, а чем длиннее фильм, тем меньше вопросов. Только настоятельно рекомендую, не вдавайтесь в критику соцреализма, вдруг туда принесет кого-нибудь из братских посольств, начнутся протесты, ни к чему устраивать спектакль из свары в нашем лагере. Ну, желаю успеха. В субботу отчитаетесь.

Тереи затолкал письма и брошюры в ящик стола, запер на ключ. Нашел на складе коробку с фильмом, проверил на свет кадр-другой, потому что индийцы часто укладывали взятые киноленты в коробки, не считаясь с наклейками, и, как на крыльях, понесся к машине.

Даже зной не показался ему таким гнетущим. Врываясь в открытые окна «остина», воздух тоненько пел, будто к дождю, и мерно сверлили слух голоса стрекочущих цикад.

Прислуга восприняла его отъезд с такой же нескрываемой радостью, с какой он сам воспринял внезапный отлет посла. Повар почесывал подмышку сквозь надпоротый рукав сорочки, уверял, что за всем проследит, и порывался даже приготовить какое-то особое блюдо, уместное в такую жару.

Но Иштван велел ему только пришить отскочившую пуговку к рубашке, которую брал с собой вместе с цветными блузами. Мысль его устремлена была к Маргит. Нет, на этот раз она не ускользнет, он дознается, в чем правда.

На бензоколонке, обсаженной малиновыми, как петушиные гребни, цветами конопли, он наполнил бак. Стеклоподобные прожилки в воздухе над открытой горловиной показывали, с какой быстротой испаряется бензин. На перепачканных смазкой туловищах рабочих блестели струйки пота. Рабочие двигались с несносной медлительностью, рты разинуты, на лицах выражение тупой муки. Рубашка прилипла к спине, солнце, упираясь в бедра, жгло сквозь брюки. По небу цвета мертвой бирюзы одно за другим неслись два облачка, и так завидно было, что там, на высоте, ветер, когда здесь, на земле, такая духота. Здоровенный жестяной щит, реклама бензина фирмы «Шелл», с намалеванной желтым раковиной под напором солнца издавал металлический стон.