— Хорошо. Майк, сейчас я покажу тебе пистолет. Пистолет — плохая вещь.

— Пистолет плохая вещь. Я его исчезну.

— Только не делай этого сразу.

— Нет?

— Нет. Я начну направлять пистолет на тебя, но не должен успеть — ты сделаешь, чтобы он исчез. Только при этом не останавливай меня, не убивай меня, не причиняй мне вреда, не делай со мной вообще ничего. Не нужно, чтобы пища пропадала зазря.

— Нет, — взволнованно пообещал Майкл, — этого я ни за что не сделаю. Я очень надеюсь, что после твоего, брат мой Джубал, развоплощения, мне будет позволено съесть часть тебя, возлюбляя и восхваляя каждый разжеванный кусочек… пока я не огрокаю тебя во всей полноте.

Перспектива не вызывала у Харшоу особого энтузиазма, но он взял себя в руки и ответил с подобающей случаю торжественностью:

— Спасибо, Майк.

— Это мне следует благодарить тебя, брат мой, а если будет так, что я буду избран прежде тебя, надеюсь, ты сочтешь меня достойным огрокивания. Ты и Джилл, вы поделитесь мной. Вы поделитесь мной? Ты обещаешь?

Подняв глаза, Харшоу увидел на лице Джилл серьезное, невозмутимое выражение и подумал, что опытную, всякого в жизни повидавшую медсестру, не так-то просто вывести из себя.

— Мы с Джилл поделимся тобой, — все так же торжественно. заверил он Майка. — Но я очень надеюсь, что в ближайшее время никто из нас не станет пищей.

Харшоу открыл ящик стола и вынул старый, полицейского образца револьвер.

— Ну, Майк, готовься. Давай.

Он вскинул оружие… Оружие? В руке ничего не было.

— Великолепно! — констатировал Джубал, с трудом уняв внезапную дрожь. — Ты уничтожил револьвер, не дав мне прицелиться.

— Я очень счастлив.

— Я тоже. Дюк, а это будет на пленке?

— Ага.

— Прекрасно. Ну, ладно, детки, — вздохнул Джубал, — пока что все. Бегите, порезвитесь на травке.

— Начальник? — заговорила молчавшая до этого времени Энн. — Ты расскажешь мне, что там на этих пленках?

— А ты что, не останешься посмотреть?

— Нет, ни в коем случае. Я не могу. Во всяком случае, те их части, где я была Свидетелем. Но все-таки интересно знать — съехала у меня крыша или нет.

— Ладно, расскажу.

— А что это у тебя морда такая кислая? — поинтересовался Харшоу у Дюка, когда остальные ушли.

— Ничего не кислая, мне просто хотелось бы знать, долго ли нам придется терпеть общество этого упыря?

— Упыря? Он — упырь, а ты — чурбан неотесанный.

— Хорошо, пусть я чурбан неотесанный. Может, наш Канзас и глухая дыра, но уж людоедством-то там никто не занимается. Пока этот тип не уберется, я ем на кухне.

— Вот так вот, значит? — хищно процедил Харшоу. — Чек Энн выпишет за пять минут, еще десять минут на сборы. Этого более чем достаточно, чтобы сложить твои комиксы и запасную рубашку.

— Что? — Дюк чуть не выронил проектор. — Это же совсем не значит, что я отказываюсь от работы.

— Для тебя не значит, а для меня значит.

— Но… А кому, собственно, какое дело, что я никогда на кухне не ел?

— При совершенно иных обстоятельствах. Я не могу допустить, чтобы человек, живущей под крышей моего дома, отказывался есть за моим столом, заявляя, что ему не нравятся некоторые из моих сотрапезников. Я — представитель почти исчезнувшего племени ветхозаветных джентльменов. Иначе говоря, я могу быть абсолютным сукиным сыном, когда у моей левой ноги возникнет такое желание. Вот оно у нее и возникло, я никогда не позволю, чтобы какой-то там невежественный, полный предрассудков раздолбай говорил мне, кто достоин есть за моим столом. Я обедаю с мытарями и грешниками, и это мое личное дело. Но я никогда не преломлю хлеба с фарисеями. {35}

— Врезать бы тебе за такое, — с ненавистью выдавил Дюк. — Ну точно врезал бы, будь ты помладше.

— А ты не стесняйся, не стесняйся. Возможно, я и не такая развалина, как тебе кажется. А если нет, тогда будет шум, и народ сбежится. Как ты думаешь, справишься ты с Майком?

— С этим? Да я его одной левой.

— Вполне возможно, если только дотянешься этой самой левой.

— Чего?

— Ты видел, как я вскидывал на него револьвер? Найди этот револьвер, а потом расскажешь мне снова, как ты будешь его одной левой. Но сперва найди револьвер.

Дюк снова занялся установкой проектора.

— Да хрень это собачья, фокусы какие-то. На пленке все будет видно.

— Дюк, — остановил его Харшоу, — кончай возиться с этой штукой. Посиди немного. Вот распрощаемся, и я займусь ей сам.

— Чего? Джубал, ты бы уж лучше не трогал проектор, он у тебя всегда ломается.

— Садись, тебе говорят. Пусть эта хреновина хоть десять раз ломается. Я не могу пользоваться услугами человека, заявившего, что он не желает у меня работать.