– За упокой бывшей любви, – сказала, выпила немного и помчалась в зал прилета, так как объявили посадку.

Он вытягивал шею, высматривая в толпе встречающих Жанну. Она поднялась на цыпочки и помахала, крикнув:

– Володя! Я здесь! – Через минуту висела на нем, обхватив шею руками и ругаясь: – Я думала, не доживу до твоего приезда! Как ты посмел бросить Жанночку надолго? Я же хроническая шизофреничка, алкоголичка и истеричка, меня нужно держать под контролем.

– Ну, здравствуй, муха цеце, – улыбаясь, сказал он и прильнул губами к ее губам. Поцелуй был недолгим, Володя отстранился и, не окрашивая слова, определил: – Коньяк, сто грамм, выпила только что.

– Ошибся, – сморщилась Жанна. – Семьдесят. Мне почему-то не полезло… Да я тут в сплошном стрессе жила. И ни грамма в рот… клянусь! Ты мне не веришь, нехороший человек?

– Идем, хорошая женщина.

Подхватив одной рукой небольшой чемодан и кейс, а второй обняв Жанну за плечи, Володя двинулся к выходу из аэровокзала. За руль, конечно, сел он и, выезжая с места парковки, бросил так называемый пробный камень:

– Если бросишь пить, я на тебе женюсь официально.

– М… – выпятила Жанна губы, закинула на заднее сиденье сумочку и свое условие поставила: – Сначала женись, а потом поговорим насчет…

– Ага, ты сначала роди, а потом…

– Ух ты какой! Роди ему! Пф! Сколько девушек брошено коварными мужиками после рождения и до. Сначала штамп, потом – все остальное, я девушка строгих правил.

– Штамп? Ты так старомодна? Ладно, я подумаю.

В сущности, подходящий момент настал, и в кармане лежало кольцо в красной бархатной коробке, но Володя не довел начатое дело до конца. «Семьдесят грамм» коньяка виноваты, они способны внести в слаженный сюжет досадные коррективы, потому с официальным предложением лучше повременить до тех пор, когда Жанна будет трезвой.

– Ой, ой, Вова, поверни сейчас налево, – спохватилась она.

– Нам же в другую сторону.

– Слушай меня и действуй – мне надо туда. И тебе туда надо, поверь. Я у тебя буду штурманом.

Так они приехали к дому Сашки, высадились у его подъезда.

– Что это значит? – с опаской поинтересовался Володя.

– Идем, идем, – взяв его за руку, потянула к подъезду Жанна. – Сюрпрайз, милый.

Открыл не «сюрпрайз», а, как и ожидалось, Сашка. Буркнув «привет», он распахнул дверь шире, тем самым приглашая войти гостей, судя по всему, ожидаемых. Поглядывая на Жанну и хозяина, Володя зашел в комнату, теперь его глаза окончательно вылезли из орбит: в кресле сидел со связанными руками и ногами Лев Кашуба. У Бородина столбняк случился, через минуту он повернулся к заговорщикам (иначе их не назовешь), указывая на Льва пальцем, но не произнося ни слова. Впрочем, понятно и так, о чем хотел спросить. Жанна сначала уселась в свободное кресло, закинула ногу на ногу, после этого дала объяснение, из которого Володя, разумеется, ничего не понял:

– Моя не могла держать двух мужиков у нас дома без тебя. Тебе это не понравилось бы.

Эдгар терпеливо катал Нину по городу, пусть насмотрится на мир, раз ей хочется: тебе туда надо – пожалуйста; в парке на скамейке приспичило посидеть – можно и померзнуть. Однако надо быть идиотом, чтобы не видеть: Нина мается. А он не видел. Он упорно не замечал поджатых (порой надутых, капризных, брезгливых) губ, не замечал косых взглядов, ерзанья, словно она уселась на ежа. Все эти ужимки делались подчеркнуто, цель имели – вывести из себя Эдгара. Беда в том, что он Нине не нужен, просто ей нравилось периодически дергать его за нервы, заодно спать с ним, а когда надоедало то и другое, она убегала. И где, пардон, шлялась, Эдгар понятия не имел. Невольно вспоминался Вовка, который дурной характер Жанны переносил стоически. Эдгару казалось, он очутился в его шкуре, только вот терпение у Вовика ангельское, а у него оно иссякло во второй половине дня.

– Слушай, какого черта ты пыхтишь? – взвинтился он. – Чего тебе не хватает? Или ты планомерно издеваешься надо мной, потому что без этого жить не можешь? Отвечай, когда тебя спрашивают!

Краем глаза он видел совершенно чудовищную улыбку маленькой ведьмы, Нина как будто наслаждалась, доведя его до взрыва, и радовалась, она словно заряд бодрости получала. Неужели энергетические вампиры не вымысел? Признаться, Эдгар едва сдерживался, чтоб не поколотить ее. И не стал бы объяснять, за что. А Нина подняла руки, соединив пальцы в замок на затылке, и с чувством глубокого удовлетворения произнесла:

– Злишься? Ты такой же, как все. Наелся романтической дури, теперь из тебя поперла неприглядная реальность.

– В смысле?

– Я увидела то, что ты есть. Собственник. Мелкий собственник типа лавочника. Себейкин – все только тебе, тебе. Ты не хочешь дать мне моего же времени на меня, выходит, мое время должно принадлежать только тебе. Да?

– Нина, почему ты хамишь? Главное, зачем? Я обидел тебя, оскорбил? Откуда эта злоба?

– Не стоит пускать розовые слюни, тебе не к лицу, – желчно заметила Нина. – Меня бесит, когда ты прикидываешься ягненком. Прямо такой хороший, такой сладкий… просто крем с медом. Стараешься казаться хорошим, а на самом деле в тебе кипит одно дерьмо. Я думала, ты другой… думала, ты настоящий, способный на поступки, принципиальный… Ошиблась.

– Спасибо на «добром слове», – пыхнул Эдгар. – Мы с тобой знакомы всего ничего, но ты берешься судить о том, чего не знаешь.

– Ха! Ха-ха! Я все знаю. Вижу. Слышу. Чую.

– Видит она, чует… – заворчал Эдгар, чувствуя бессилие перед этой дрянной девчонкой. – Иногда мне кажется, мы с тобой живем пару тысяч лет, за это время ты не научилась любить, не отличаешь настоящее от своего убогого представления о подлинности.

– Не выноси мне мозг, а? Ты в Китае научился трепать языком по-пустому? – Внезапно, как она часто делала, Нина прильнула к нему, погладила по волосам и ласково попросила: – Купи мне чего-нибудь сладкого. И попить. Поторопись, а то я подохну в твоей тарантайке от жажды и голода.