Шрифт:
Несколько секунд я не могла читать дальше.
— О, Натан…
— Ты в порядке? — спросила Роуз.
— Я кивнула.
«… все, что могу сказать в оправдание своего поведения по отношению к тебе, это то, что чувства и страсти захватывают нас совершенно неожиданно. Именно это случилось со мной, когда я полюбил Минти. Я и сейчас люблю ее и хочу сказать следующее: в ней было и сохранилось до сих пор много прекрасных качеств, которыми невозможно не восхищаться. Ты сама это заметила, когда познакомилась с ней. Ей было намного труднее. чем она ожидала. Поэтому я снова прошу тебя — если ей и детям нужна будет помощь, если она попросит или даже не будет просить об этом, помоги ей…»
Я отложила письмо, взяла сумку и поднялась на ноги.
— Почему ты не рассказала мне о нем? Я знаю, что его слова причинили тебе боль, но ты должна была сказать мне.
Ответ Роуз был коротким и честным.
— Да.
— Это все упрощает.
— Да, думаю, так и будет. Но я не думала о тебе, Минти.
Итак, молчание Роуз не было местью, и я не могла ожидать ни большего, ни меньшего. Голова кружилась, я слишком плохо себя чувствовала, чтобы идти домой. Мне удалось выговорить:
— Он знал, что я никогда не любила его, как должно. Правда. — я уже плакала открыто. — Это чувствуется в письме.
Роуз сложила его и убрала в стол.
— Когда Натан ушел, я разлюбила его, как он и хотел. Это было неизбежно. Не было никакого другого способа выжить.
Мы смотрели друг на друга. Между нами лежало наше прошлое, которое мы оплакивали. Она подняла пакет:
— Еще кое-что. Он просил Тео прислать мне это. Думаю, это что-то вроде личных заметок. Я не читала его, Минти, только несколько страниц. Я не смогла. Ты должна взять его. — она вложила пакет мне в руки, и я заглянула внутрь. Там был пропавший дневник.
Самая трудная борьба — с собственным сердцем, и я наконец поняла, что не могу винить Натана. Если наши собственные чувства и порывы порой непостижимы для нас, то как понять чужую страсть, ярость и преданность, сокрушающие установленные нами границы. В какие-то моменты нашей жизнь Роуз, Натан и я обманывали друг друга и обманывались сами.
— Мы должны постараться, Роуз, что-то сделать из этого, — сказала я.
— Да, — ответила она, — мы должны.
Когда я подошла к дому, мальчики ожидавшие меня у окна, выскочили мне навстречу. Я обхватила их и толкнула внутрь. Потом я захлопнула входную дверь, прислонилась к ней и глубоко вздохнула.
Глава 23
В пятницу за четыре недели до Рождества я сидела в конференц-зале «Парадокс». Я бросила взгляд на часы, было уже 5.30. Барри был в ударе и не собирался останавливаться. То, что он говорил, было интересно, но я жалела, что он не собрал нас утром. Крис оперся подбородком о ладонь. Во время паузы он поднял взгляд на меня.
— Ты спешишь, Минти?
— Вовсе нет, — ответила я хладнокровно.
— Мы перейдем к тебе через минуту, Минти, — сказал Барри.
Сирил предпринял отважную попытку призвать рождественский дух и развесил гирлянду волшебных фонариков над большой картиной на стене. Это был Шифтака. Я убедила Барри, что это будет хорошая инвестиция, когда он решил вложить часть прибыли «Парадокс» в активы. Когда я намекнула, что сотрудники компании вполне могут считаться активами, Барри улыбнулся и уверенно заявил, что считает нас основными средствами.
На картине было изображено безликое тело наполовину из плоти, наполовину из обнаженных костей, лежащее на ложе из раскаленных углей. Жестокие цвета картины — красные и черные на белом фоне — вызывали ощущение почти физической боли. Внизу можно было прочесть название: «Киотский протокол». Неизвестно, будет ли Шифтака признан выдающимся художником, но я упорно трудилась над «воспитанием» своего вкуса. Тем не менее, если Барри оценил шокирующую правду его картин, это была хорошая сделка.
Когда я привела Барри посмотреть картину в галерею Маркуса, сам Маркус сидел за столом, низко склонившись над ноутбуком. При нашем появлении он поднял глаза, и я была потрясена: он выглядел значительно старше, чем я его запомнила. Он смотрел на меня пару секунд, и я видела, как вспышка безотчетной надежды погасла в его глазах, когда он понял, что я пришла не по поручению Гизеллы. Я познакомила обоих мужчин и объяснила, что Барри хочет сделать инвестиции.
Маркус кивнул, легко и естественно возвращаясь о образ профессионала, и я подумала, насколько он все-таки лучше Роджера. Пока Барри патрулировал оба зала, Маркус повернулся ко мне и сказал неожиданно глухим голосом:
— Как дела у Гизеллы?
— Думаю, хорошо. Мы довольно давно не виделись.
Он не стал переходить к светской беседе — еще одно очко в его пользу — и заговорил сразу о главном.
— Мне кажется, она не понимает, что я не хотел иметь просто жену. Я хотел ее саму. Не для того, чтобы проверять запасы варенья и составлять меню к ужину. Но когда дело дошло до принятия решений, она предпочла его. Гизелла слишком привыкла быть профессиональной женой.
— Я считаю, что вы правы.
Правота Маркуса, однако, не утешала его.