— Начальник тюрьмы был прав, — нарушил молчание констебль.

Эмили на него даже не посмотрела.

— Здесь для вас неподходящее место, — продолжил Беккер.

— Мое место рядом с отцом.

— Такая преданность достойна восхищения.

— И?

— И — что?

Эмили наконец повернулась к Беккеру.

— У меня такое впечатление, что вы хотели добавить что-то вроде «но у всякой преданности есть границы».

— Нет. Вовсе нет. Я действительно считаю, что вы достойны восхищения.

Беккер сел за стол.

— Это так?

— Это так.

Эмили смерила его взглядом.

— И вы больше не хотите ничего добавить?

— Ничего.

— Вы меня удивляете, констебль Беккер.

Неожиданно входная дверь открылась, и, принеся с собой дуновение холодного воздуха, на пороге появились давешний надзиратель и с ним еще три тюремщика. Они толкали перед собой тележки, уставленные металлическими мисками.

— Гляжу, вы еще здесь. Привезли для вас ужин. Уверен, вам понравится.

Он с широкой ухмылкой поставил на стол две миски, потом вышел из комнаты и отпер дверь одного из коридоров, чтобы охранники могли раздать пищу заключенным.

Миски от длительного и небрежного использования имели на поверхности вмятины и зазубрины. Когда Беккер увидел содержимое, он понял, почему нахальный надзиратель улыбался.

На ужин заключенным предлагалась маленькая порция картошки с жирным и неаппетитным бульоном, в котором плавали кусочки чего-то, отдаленно напоминающего мясо.

— Я должна узнать, выдержит ли желудок отца эту пищу, — сказала Эмили.

Она встала, подошла к столу и осмотрела скромный тюремный ужин.

— Такую еду заключенные обычно и получают, — извиняющимся тоном произнес Беккер.

— Но это же прекрасно!

— Правда?

— С более грубой пищей желудок отца не смог бы справиться, но мне необходимо ее попробовать и убедиться, что она достаточно пресная. — Эмили удивленно посмотрела на стол. — Надзиратель забыл оставить нам столовые приборы.

— На самом деле он не забыл, — пояснил Беккер. — Из соображений безопасности заключенным не дают ни ложек, ни вилок, не говоря уже о ножах.

— Они кушают руками?

— Они подносят миску ко рту и просто выхлебывают содержимое.

Эмили кивнула и взяла миску.

— Что вы делаете?

— Другого способа нет.

— Погодите. У меня есть одна вещь. Только, пожалуйста, отвернитесь ненадолго.

— Но…

— Прошу вас, — повторил Беккер. — Мне нужно кое-что сделать, а я не хочу оскорбить вас.

Эмили начала было возражать, но уступила и отвела взгляд в сторону.

Констебль задрал правую штанину и вытащил нож из ножен, закрепленных чуть выше лодыжки. Подобной хитрости он научился у инспектора Райана.

— Все готово. Можете поворачиваться, — сказал Беккер и положил нож на стол.

Эмили даже бровью не повела и не удивилась, как будто считала естественным, что каждый мужчина носит под брючиной нож.

Девушка порезала картофелину, нерешительно положила кусочек в рот, пожевала и наконец произнесла:

— Это самая безвкусная картошка, которую я ела в жизни. То, что надо для отцовского желудка.

— В таком случае я попрошу надзирателя передать вашу благодарность повару.

Эмили одарила полицейского улыбкой.

— Вам еще, можно сказать, повезло. Я, по крайней мере, не ношу эти кринолиновые уродства. Они бы создали вам с инспектором Райаном массу неудобств.

— А то, что носите вы, называется «блумерсы», если не ошибаюсь?

— Да. Их назвали так по фамилии женщины, которая первая стала продвигать подобный стиль в массы. К сожалению, пока ее сторонников меньшинство. А вы, констебль Беккер, как считаете: для женщины нескромно демонстрировать, как двигаются ее ноги?

— Нескромно? — Лицо констебля залилось краской. Он удивился, так как полагал, что уже привык к выходкам Эмили и она больше не способна его смутить. — Я…

— Если так, — не дала ему договорить девушка, — то разве не нескромно со стороны мужчин выставлять напоказ свои ноги?

— Я… ммм… я никогда об этом не думал.

— Сколько весит ваша одежда?

— Моя одежда? — Лицо Беккера стало напоминать цветом свеклу. — Ну… в это время года, полагаю, где-то восемь фунтов.