Шрифт:
Один:
Неразумно молвил ты, Браги. Ведь доподлинно ведаешь ты, что се Эйрик, коего величают Кровавой Секирой, порождает это эхо, вступая в Вальхаллу. Сигмунд и Синвьётли, бегите скорей, чтоб принять его с честью, героя того, если и вправду то Эйрик, встречи с коим я чаял столь долго.Браги:
Почему же сей муж суть Эйрик, един изо всех королей?Один:
Свой клинок он часто кровавил в боях в странах вдоль разных морей.Браги:
Почему ж его пасть ты заставил, коли столь бесстрашным он был и могучим?Один:
Никому не дано угадать, когда вырвется Волк [34] на свободу. Славные воины будут тогда нужны богам. Славься, Эйрик! Давно ждем мы тебя с твоей силой и мудростью за наши столы. Но кто те могучие вепри войны, коих ведешь ты вослед за собою?34
Волк Фенрир в последней битве, знаменующей собой конец света, будет сражаться с Одином и победит его.
И в ответ прозвучал собственный надменный ответ Эйрика:
Пятеро се короли, кои следуют за своим вожаком. За мною, шестым.Все наперебой хвалили поэму. Сыновья щедро вознаградили скальда. Это было неплохо, думала Гуннхильд. И все же… если бы только Эгиль Скаллагримсон не был их смертельным врагом!
XXIII
Приближенный слуга Торфинна сказал Гуннхильд, что ярл желал бы поговорить с нею по какому-то серьезному вопросу. Она ответила, что примет его в своей комнате. Комната находилась на втором этаже длинного дома и была небольшой, но принадлежала ей, пока она здесь жила. Ярл должен приходить к королеве, а не она к нему.
Утро было ярким, почти теплым. Гуннхильд оставила открытой дверь на галерею, чтобы впустить свежий воздух и видеть сверкающий на солнце залив. Торфинн вошел один; он был одет богаче, чем обычно. Гуннхильд с утра облачилась в белое платье из тонкого полотна и вышитые накидки, а голову покрыла привезенным из-за моря шелковым платком.
— Приветствую тебя, госпожа, — пробасил он.
Она ответила ему холодным взглядом. Ярл стоял перед нею, огромный, тяжелый, седой, с крупным носом.
— Добро пожаловать, ярл, — произнесла после недолгой паузы Гуннхильд голосом, который должен был напомнить о разнице в их рангах. — Прошу тебя присесть. — В комнате имелись кресла. — Не желаешь ли выпить пива?
— Это было бы хорошо. — Он не поблагодарил Гуннхильд за предложение, словно желая напомнить, что пиво-то принадлежит ему, и уселся. — Но затем все же добавил: — Королева.
Гуннхильд чуть заметно махнула рукой бывшей при ней служанке. Та кивнула и вышла. Вообще-то ей хотелось чего-нибудь иного, нежели глоток-другой пива. Снова ее мысли вернулись к новостям, полученным за последнее время из Англии: король Эдред сделал Освульфа графом Йорка и отдал ему все владения, принадлежавшие Эйрику. И снова огненная ярость подошла к ее горлу. Разве могло пиво погасить ее.
— О чем ты хотел говорить? — спросила она.
— Я, конечно, буду говорить об этом с твоими… с сыновьями короля Эйрика, — несколько неуверенно заговорил Торфинн. — Но я всегда считал, королева, что ты, их мать, очень мудра, и если мы договоримся между собой, то и они согласятся с нами. Не хочу сказать, что я не уверен в их согласии. Но я всемерно желаю избежать каких-либо разногласий между нами.
Она кивнула.
— Ты ведешь себя с нами так, как подобает нашему достойному подданному.
Торфинн покраснел.
— Ведь я ярл Оркнеев, — произнес он более резким голосом.
— А мои сыновья их короли.
— Хокон Харальдсон, владеющий сейчас Норвегией, по моему мнению, должен считать иначе. Мы не забыли, как его отец поверг наших отцов.
Гуннхильд молчала, предпочитая дать ему выговориться до конца.
— Я стоял за короля Эйрика. Он был законным королем. Но теперь он погиб и унес с собой большую часть своих сил.
— Его сыновья восстанавливают их.
Торфинн вскинул густые брови.
— Только начинают. Да и получится ли у них? Мы, жители Оркнеев, тоже понесли большие потери. Мои люди опасаются, что мы беззащитны перед королем Хоконом.
— Но ведь Торфинн Раскалыватель Черепов не боится Хокона Воспитанника Ательстана, правда?
Пожилой великан закусил губу.
— Королева, никто не сможет сказать, что мы были неверны вам, — произнес он медленно, отделяя слово от слова. — Двое моих братьев отдали свои жизни за короля Эйрика. — «И за ту добычу, которую он обещал им», — добавила про себя Гуннхильд. — Теперь его сыновья требуют себе той власти, которую он имел над нами, и дани, которую мы платили их отцу.