— Ты хотел бы что-то получить взамен? — вкрадчиво бросила Гуннхильд.

— Для нас обоих будет лучше, если мы свяжем наши дома воедино, чтобы об этом узнал весь мир.

Гуннхильд знала, какое продолжение последует за этими словами. Приятный ветерок, тянувший с залива, внезапно сменился ледяным холодом.

— В противном случае, королева, кто может поручиться…

— Что ты все-таки хочешь сказать?

— Ты знаешь, что мой сын Арнфинн овдовел. Он у меня самый старший и станет ярлом после моей смерти. Если он возьмет в жены твою дочь Рагнхильд… Ты, конечно, понимаешь, что я хочу сказать.

— Говори до конца.

— Жена не оставила ему ни одного сына. И сын, которого родит ему Рагнхильд, получит право стать ярлом. Ну, а я и все мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы помочь твоим сыновьям вернуться на возвышение в королевском доме Норвегии.

Гуннхильд знала, что этого будет недостаточно. У них не могло хватить сил. Но если отказаться от предложения Торфинна, то любая его помощь будет в лучшем случае половинчатой, и не исключено, что если Хокон нападет на Оркнеи, то ярл сдастся ему без борьбы. Тогда сыновья Эйрика останутся всего лишь морскими королями, то есть едва ли не простыми викингами.

— Это стоит обсудить подробнее, — сказала Гуннхильд.

В комнату вошла служанка с двумя кубками.

После полудня задул холодный ветер. Солнечный свет лишь ненадолго пробивался между мчавшимися по небу облаками. На гребнях волн играли белые барашки. Над взбудораженным морем с криками кружились тысячи птиц. Гуннхильд любила в такую погоду выходить к морю, оставаться один на один с ветрами и простором. Все это напоминало ей об Эйрике.

Хорошо зная свою дочь, она взяла девушку с собой, приказав стражникам не сопровождать их. Они в молчании дошли до Вороньего мыса и остановились там. Рагнхильд вгляделась в напряженное лицо матери и, видимо что-то почувствовав, слегка вздрогнула и поплотнее завернулась в плащ.

— В чем дело? — каким-то непривычно робким голосом спросила она.

— Есть нечто такое, о чем, я думаю, тебе лучше всего будет сначала узнать от меня.

Рагнхильд вся напряглась.

— Тогда говори.

— Ярл Торфинн хочет видеть тебя женой своего сына Арнфинна.

Рагнхильд отступила на шаг.

— Нет! — Ее крик смешался с воплями птиц.

— Да. Это самый лучший брак, на который ты можешь рассчитывать. — Они находились не так уж далеко от стражников, и Гуннхильд говорила вполголоса. — Арнфинн даст тебе богатый утренний свадебный подарок. Ты станешь хозяйкой большого имения в Кэйтнессе, а со временем и женой ярла Оркнеев.

Рагнхильд выставила свободную руку навстречу ветру, будто хотела расцарапать его ногтями.

— Только не он, — хрипло прорычала она, — только не эта свинья!

Перед внутренним взглядом Гуннхильд возник темноволосый заросший Арнфинн. Из-за неумеренного пьянства и грубости в речах ему не единожды приходилось сражаться на поединках, и во всех он побеждал. Он объявил, что не мог отправиться в поход с Эйриком и своими дядями, так как должен был следить за шотландцами. Это могло быть правдой. Никто и никогда не мог обвинить его в недостатке смелости.

— Я бы сказала, вепрь, — поправила дочь Гуннхильд. — Вепрь войны; таким был и твой отец.

Скулы Рагнхильд, казалось, заострились под резко побледневшей кожей.

— Но я хочу мужчину, такого, как он, как отец! — выкрикнула она.

— И я тоже всем сердцем желала бы, чтобы он вернулся назад. Нам приходится терпеть то, что суждено, и брать себе то, что можем захватить.

— Это… это… — Рагнхильд обеими руками прикрыла себе глаза. Ветер ухватил ее плащ, взметнул его, пытаясь сорвать с плеч, туго облепил платьем ее стройную фигуру. Водная пыль садилась на лицо девушки, смешиваясь со слезами.

Гуннхильд поняла, что без некоторой строгости не обойтись.

— Твои братья согласятся. Это нужно для нашего рода. Они будут сражаться за него, за его будущее и за кровь вашего отца. А ты можешь сделать это. И сделаешь. — Она испытывала истинную боль оттого, что не может прижать свою девочку к себе, крепко обнять ее, укрыть от всего, унести куда-нибудь туда, где она была бы счастлива.

Рагнхильд опустила руки, стиснула кулаки и подставила лицо ветру, чтобы просушить слезы.