В своем «De Imagine Mundi» [262] Гонорий Августодунский (XII век) описывает его как приятнейший из островов, неведомый людям, который хоть и был некогда открыт, в дальнейшем остается непосещаем. («Est qua-edam Oceani insula dicta Perdita, amoenitate et fertilitate omnium rerum prae cunctis terris praestantissima, hominibus ignota. Quae aliquando casu inventa, postea quaesita non est inventa, et ideo dicitur Perdita» [263] .) И в XIV веке Пьер Берсюир описывал теми же словами Счастливые острова.

Считалось, впрочем, что Потерянный остров в один прекрасный день должен найтись, – об этом свидетельствует Эворский договор, по которому в июне 1519 года Мануэл Португальский отрекался в пользу Испании от своих прав на Канарские острова, – и Потерянный, или Потайной, остров был четко обозначен в этом документе. В 1569 году Герхард Меркатор еще указал на своей карте таинственный остров, и в 1721 году исследователи в последний раз искали его следы [264] .

Остров святого Брендана – это не остров, которого нет: что-то там было, но потом оказалось потеряно, потому что никому не удалось туда снова вернуться. Поэтому о нем можно говорить в терминах неудовлетворенного желания и его история предстает аллегорией любой настоящей истории любви – история Краткой Встречи, мистического доктора Живаго, потерявшего свою Лару. Отчаянная любовь – это не та любовь-мечта, что никогда не случается наяву (остров, которого не бывало, как греза для подростков, влюбленных в саму любовь), но та любовь, что, посетив нас однажды, потом навсегда исчезает.

Но почему острова оказались потеряны?

С древности мореплаватель не располагал иными ориентирами, кроме звезд. Инструментами наподобие астролябии или квадранта он измерял высоту звезды над горизонтом, вычислял расстояние до зенита, а зная отклонение (деклинацию), так как это зенитное расстояние более-менее позволяло установить широту, определялся, на какой параллели он находится, то есть насколько далеко к северу или югу от известной точки он забрался. Но, разумеется, чтобы вернуться на остров (как и в любое другое место), знания одной только широты недостаточно – необходима еще и долгота. Как известно, Нью-Йорк и Неаполь находятся на одной и той же широте – но также известно, что они находятся не в одном и том же месте. Они на разной долготе. То есть на разных градусах меридиана.

Именно из-за этой проблемы мореплаватели и переживали кризис вплоть почти до самого конца XVIII века. Не существовало надежных средств, позволяющих определять долготу, то есть сказать, насколько к западу или востоку от известной точки удалился корабль.

Именно так (вот знаменитый пример «потерянных островов») произошло с Соломоновыми островами. На поиски этих легендарных островов, где надеялись найти золото царя, в честь которого они получили имя, еще в 1528 году отправился Альваро да Сааведра, но он прошел между Маршалловыми островами и островами Адмиралтейства; в 1568 году туда добрался Альваро де Менданья и дал им имя, а потом никто не мог их снова обнаружить, включая самого Менданью, когда он, почти тридцать лет спустя, вместе с Педро де Киросом отправился заново их открывать. Они на волосок сместились на юго-восток и высадились на остров Санта-Крус.

То же самое случалось и потом. В начале XVII века голландцы основали Ост-Индскую компанию, создали в Азии город Батавию как отправной пункт для множества восточных экспедиций и добрались до того, что они назвали Новой Голландией, но никаких Соломоновых островов не обнаружили. Подобным же образом другие земли, вероятно, к востоку от Соломоновых островов, были открыты английскими пиратами, которых Сент-Джеймсский дворец без колебаний возвел во дворянство. Но никто больше не мог обнаружить ни следа Соломоновых островов, так что в течение долгого времени они оставались легендой.

Менданья добрался до них, но неправильно обозначил долготу. И даже если бы по божьему наущению он обозначил ее как следует, другие мореплаватели (включая его самого во втором плавании), искавшие эту долготу, не знали бы в точности, на какой долготе находятся они сами.

Великие европейские морские державы несколько веков бились, чтобы открыть метод, позволивший бы установить «неподвижную точку» – ту самую, над которой иронизировал Сервантес [265] , – и готовы были отдать огромные деньги тому, кто предложит надежный способ. Мореплаватели, ученые и безумцы пускались на самые невероятные ухищрения; существовал метод, основанный на лунных затмениях, на изменении положения магнитной стрелки, метод лага, в то время как Галилей предлагал способ, основанный на затмениях спутников Юпитера, столь частых, что каждую ночь их можно наблюдать по нескольку.

Но все эти методы оказывались неудовлетворительными. По-настоящему же надежный метод мог заключаться в следующем: взять на борт часы, которые показывали бы время известного меридиана, определить в море полдень в месте X и, основываясь на том, что земной шар с древности разделен на триста шестьдесят градусов долготы и солнце проходит за один час пятнадцать градусов, определить по разности фактического полдня и полдня по часам долготу места X. Иными словами, если часы на борту указывают, что, скажем, в Париже полдень, а в месте Х шесть вечера, умножая каждый час разницы на пятнадцать градусов, мы вычислим, что место Х отстоит на девяносто градусов долготы от Парижского меридиана.

С определением времени «на местах» сложностей не возникало; но держать на борту не то что песочные или водяные часы, для функционирования которых необходима ровная неподвижная поверхность, но даже и механические часы, чтобы те после многомесячного пребывания среди волн и ветров показывали бы правильное время, – это оставалось неразрешимой задачей, несмотря на все принимаемые меры. И не просто «правильное», а исключительно точное, потому что расхождение в четыре секунды порождает ошибку в градус долготы.