В связи с этим мы должны были ликвидировать нашу радиостанцию в Москве. Руководителем станции был подполковник Бортновский, коллега Василевского и Гано.

Подозрения советской стороны в отношении радиостанции были обоснованными.

Во-первых, руководивший радиостанцией в Москве Бортновский имел те же взгляды, что и лондонская «двуйка»: Советский Союз — это враг. Во-вторых, не удалось скрыть факта, что часть сотрудников нашей разведки сотрудничала с Германией. В-третьих, сбор нашим военным атташе в Советском Союзе сведений совершенно секретного военного характера вызывал вопрос, для кого он это делал. Перед лицом этих фактов советские органы отказались от сомнительных услуг нашей радиостанции.

Не прошло двух-трех недель, как разразился новый скандал. Один из чиновников нашего посольства, представитель общественной опеки, по приезде из командировки остановился в Куйбышеве в гостинице «Гранд отель» и, будучи в нетрезвом виде, забыл свой портфель с документами в ресторане. Администрация гостиницы нашла его и передала органам НКВД. Оказалось, что в портфеле находились инструкции посольства, предлагавшие вести на территории СССР разведывательную работу. Кроме того, там находились донесения о состоянии дорог, железнодорожного транспорта, о положении и настроениях населения и т. п.

Посол Кот не мог от этого отречься, так как такую инструкцию действительно составил и издал от имени посольства советник, правая рука и доверенное лицо посла Кота, а точнее его двойник, «второе я», Табачинский.

Вскоре после этого скандала посол Кот вынужден был покинуть свой пост. Между Советским Союзом и нами произошло такое нагромождение недоразумений, что о согласии трудно было даже мечтать.

Пятого июля мы вылетели в Куйбышев. Наконец, Андерс выбрался к послу, имея определенное заверение, что польская армия будет выведена из Советского Союза. Понимая, что сделал это вопреки указаниям Сикорского, он хотел соответственно подготовить к этому посла Кота, тем более, что за последнее время взаимоотношения между посольством и армией также очень испортилось. Посольство имело претензии к армии, к тому, что она самовольно направляет своих представителей на периферию, выполняя обязанности посольства и часто давая распоряжения, противоречащие указаниям посольства. Командование же обвиняло посла в том, что он обязывает своих представителей при штабе армии и в дивизиях шпионить и доносить ему обо всем.

Не желая вызвать слишком большого недовольства в случае, если армия уйдет, а семьи военнослужащих останутся, так как дело могло дойти до беспорядков, Андерс заранее хлопотал перед англичанами, чтобы они согласились на частичную эвакуацию и семей военных. Получив согласие, он разрешил некоторым военнослужащим привести свои семьи в район расположения армии. Многие солдаты и офицеры выезжали в далекие области и привозили своих родных в лагеря. Совершенно очевидно, что об этом узнало остальное гражданское население, и его недовольство было огромным.

Шестого июля во второй половине дня прибыли в Куйбышев и как всегда сразу поехали в посольство. Андерс начал совещаться с послом Котом. Все время обсуждался вопрос об эвакуации. Андерс сообщил послу Коту, что получил от англичан заверение о том, что вывод армии начнется в самое ближайшее время. Впрочем, посол Кот уже знал об этом и вел на эту тему переговоры с английским послом. Профессор Кот и Андерс пришли к согласию о необходимости эвакуации. Андерс просил у посла помощи относительно семей военнослужащих, изъявивших желание выехать вместе с армией.

Беседа с послом продолжалась до поздней ночи. Настроение в посольстве было тревожное. Все боялись, ожидая чего-то. Некоторые сотрудники обращались с просьбой о выдаче им оружия, так как «неизвестно, что может произойти». Они находились под впечатлением обыска, произведенного на территории посольства, а также сообщения, что посол Кот и Воликовский должны покинуть посольство.

На следующий день Андерс беседовал с английским послом, который сообщил ему, что получил инструкцию от своего министерства иностранных дел об эвакуации и о том, что английское правительство согласно на вывоз части семей военнослужащих, словом, все получилось так, как было условлено с Гулльсом. Все это было странным; Советское правительство еще не дало своего согласия на вывод армии, наше правительство ничего не знало и с эвакуацией не соглашалось, а Андерс с английским послом сэром Арчибальдом Керром подробно обсуждали весь вопрос эвакуации, словно он уже был решен. Английский посол заверял, что в Иране все готово к принятию войск и польских гражданских лиц.

После обсуждения с профессором Котом и английским послом вопросов эвакуации мы, 7-го вечером, вылетели в Янги-Юль. Андерс настойчиво требовал от английского посла, чтобы тот добивался согласия советской стороны на эвакуацию семей военных. При этом он разъяснил, что это имеет большое значение с точки зрения морального состояния солдата. Английский посол обещал всем заняться.

Утром на аэродроме в Ташкенте подполковник НКВД Тишков, замещавший Жукова, поставил в известность Андерса о получении телеграммы, в которой советское правительство выражало свое согласие на выход польской армии из пределов СССР.

Почему Советское правительство пошло на это? Советская сторона знала, какая атмосфера царила в нашей армии. Ей было известно, что командование армии не хочет, чтобы она пошла сражаться на восточный фронт. Советское правительство также хорошо знало, что эта армия самым враждебным образом относится к Советскому Союзу. Знали также о разведывательной деятельности, проводимой нашим военным атташатом и представителями общественной опеки. Имея все эти данные, советское правительство отдавало себе полный отчет в том, что, собственно, на польскую армию оно рассчитывать не может, что это армия не дружественная, а явно враждебная. При всем этом английское правительство со своей стороны нажимало на СССР о выводе польских войск. Этим вопросом, как сказал Гулльс, занялся лично сам Черчилль.