Пашкевич также почувствовал себя в небезопасности и вынужден был отказаться от своей должности и уехать из Ирака.

Андерс предлагал правительству в Лондоне произвести следующие персональные перемещения: вместо Токаржевского заместителем командующего назначить Богуша своего приятеля, вместо Пашкевича командиром танковой бригады он хотел иметь Раковского (отозванного приказом Сикорского с должности начальника штаба и переведенного в Лондон в историческое бюро), вместо Копаньского командиром 3-й дивизии Окулицкого. Командиром 5-й дивизии вместо Богуша рекомендовал полковника Сулика. Начальником штаба вместо Раковского выдвигал генерала Пшевлоцкого. Он был уверен, что при такой расстановке армия будет покорным орудием в его руках.

Одновременно со своими планами и политическими комбинациями Андерс начал уже совершенно открыто вести различного рода денежные махинации, без всякого стеснения пересылая казенные деньги на свое имя в заграничные банки. Между прочим перевел пятьсот фунтов в Лондонский банк, а через несколько дней опять пятьсот фунтов в банк в Каире.

Андерс открыто говорил о непризнании им верховного главнокомандующего и правительства и обращался по этому поводу к ряду офицеров, как старших, так и младших, стараясь убедить их в необходимости такого шага и в его благотворных результатах для будущего. Так, он разговаривал на эту тему с ротмистрами Кедачем, Чапским, со мною и другими. Наконец, когда он решил, что почва уже подготовлена, он обратился ко мне, чтобы я использовал свое большое влияние в армии для организации широкой антиправительственной пропаганды. Это ему позволит провозгласить свою армию самостоятельной и сделать совершенно независимой от каких-либо польских властей.

В течение двухчасовой беседы я пытался убедить Андерса в пагубности подобного шага. Я сказал, что не понимаю, почему он стремится к этому. Конечно, на самом деле я понимал, что это были сугубо личные планы Андерса, продиктованные уязвленным самолюбием в связи с тем, что он не получил поста верховного главнокомандующего. Генерал, однако, настаивал. Тогда я спросил, согласятся ли англичане на такую акцию. Генерал быстро ответил, что подобная акциях их весьма устроила бы и с этой стороны он имеет гарантированную поддержку. В конце беседы я отказался от участия в этом деле.

Мы расстались.

Через несколько дней после нашего разговора Андерс самовольным решением, вопреки приказу Сикорского, приостановил мой отъезд в Вашингтон.

В это же время профессор Кот, известный своими интригами, издал без согласования со мной от моего имени и «группы молодых» обращение в форме листовки с подделанной моей подписью, которое призывало поддержать правительство мною и «группой молодых». Листовка была поддельной, я никогда ее не составлял и не подписывал, хорошо понимая, что спасти престиж правительства, подвергавшегося со всех сторон нападкам и неимевшего никакого авторитета в армии таким способом невозможно. Андерс в это время командировал меня в Палестину на курсы командиров полков, чтобы таким образом избавиться от меня в Ираке. Он выехал в краткосрочный отпуск в Ливан, ожидая возвращения из Лондона делегации, чтобы детально разобраться в обстановке и принять окончательное решение.

Спустя две-три недели, когда делегация в составе Окулицкого и Бомбинского вернулась, Андерс прислал за мной в Палестину автомобиль, чтобы я приехал к нему в Ливан. Я поехал.

К тому времени отношения между мною и генералом были очень напряженными. Почти в молчании пообедали. Генерал не знал, с чего и как начать разговор. Я же избегал тематики, интересовавшей генерала. После обеда Андерс предложил проехаться в какой-то замок, замечательно расположенный в горах на берегу моря. Я деликатно уклонился от этого предложения и остался в гостинице.

Он поехал в другой компании. После его возвращения мы сели ужинать. Ужин прошел тоже не в лучшем настроении, затем перешли на террасу пить кофе. Здесь Андерс заговорил со мною о полке, моих планах, спросил, настаиваю ли я на поездке в Вашингтон. Как бы между прочим, он упомянул о своих проектах, желая выведать, не изменил ли я своих убеждений с связи с его предложениями. Я старался избегать прямых ответов. Они были, пожалуй, банальными, тем не менее Андерс почувствовал неприятие мною его предложений. Он был очень этим расстроен. Еще раз он пытался убедить меня в том, что задуманное им будет для нас замечательно. При этом я узнал, что Соснковский не все предложения Андерса по части перестановок утвердил, а внес поправки такого рода: командиром 3-й дивизии назначил генерала Духа, начальником же штаба армии назначил полковника Висьневского. Затем мне стало известно, что план, принятый в Лондоне и одобренный Андерсом, предусматривает отъезд Окулицкого в Польшу с целью организации кампании против Миколайчика, внесения раскола в целях подчинения своему влиянию всех подпольных организаций. Это известие меня очень расстроило и огорчило.

С тяжелым сердцем примерно в полночь я выехал от Андерса, еще раз решительно отказавшись от участия в каких-либо его планах. Я спешил в Палестину, чтобы успеть еще на дневные лекции.

Несколько недель спустя, услышав от поручика Скацегины, приехавшего в Палестину из Ирака, и еще от некоторых офицеров, что Андерс не отказывается от своего намерения целиком подчиниться английским властям и не признавать вышестоящую польскую власть в Лондоне, я в середине августа 1943 года через того же поручика Скацегину направил Андерсу письмо. Одну копию письма спрятал Скацегина, вторая осталась у меня. Оригинал письма Скацегина вручил Андерсу.

Я послал это письмо генералу в тот момент, когда наши разногласия достигли высшей точки. Я предупредил, что в случае какого-либо мятежного акта против верховного главнокомандующего и правительства, я использую силу своего полка. В этом письме я обвинил Андерса в том, что он:

1. Злоупотребил доверием, которое оказывал ему Сикорский, назначая его командующим польской армии в СССР, а позже на Ближнем Востоке.

2. Злоупотребил доверием, которое возлагали на него солдаты и общество.