Но бесплатный сыр только в мышеловке.

Я не пустила в голос эмоции, пытаясь сохранить журналистскую беспристрастность.

— Ты оставалась с ним четыре месяца. Что ты делала?

— Путешествовала с трейлерным городком. Выходила на помост и выступала свидетелем. Я видела восходы солнца. Смит заботился обо мне. Он заботится обо всех нас.

— Значит, ты исцелилась. Здорово. Но зачем оставаться? Почему все исцелённые остаются и не начинают новую жизнь?

— Он — наш лидер. Мы преданы ему. Он спасает нас; мы бы умерли за него.

Она говорила так ревностно, что мне стало любопытно, неужели я столь критично настроена. Но я так близко подобралась. Вопросы, одни вопросы.

— Но теперь ты хочешь оставить его. Почему?

— Там… там нет свободы. Я видела солнце. Но не могла покинуть его.

—Не могла?

— Нет… не могла. Всё что я есть, моё новое «я» — лишь благодаря ему. Словно... он сотворил меня.

О боже.

— Немного похоже на семью вампиров. Преданные последователи служат своему господину, который создал их.

В этом отношении напоминает стаю оборотней, но я не хотела об этом думать.

— Что?

— У меня к тебе несколько вопросов, Эстель. Ты стала вампиром против своей воли или была обращена добровольно?

— Всё… всё произошло по моей воли. Я желала бессмертия. Меня обратили в 1936 году, Китти. Мне было семнадцать. Я заболела полиомиелитом. Так или иначе, я бы умерла или в лучшем случае осталось бы калекой на всю жизнь, понимаете? Мой господин предложил выход. Исцеление. Он сказал, что я слишком очаровательна, чтобы пропасть.

Я представила себе её портрет. Она выглядит молодой, крайне невинной, с чистым взглядом и аурой обаяния, которой обладает большинство вампиров.

— Когда ты решила, что больше не хочешь быть вампиром? Что заставило тебя искать Илайджа Смита?

— У меня не было свободы. Всё вращалось вокруг господина. Я ничего не могу без него сделать. Какая это жизнь?

— Не жизнь?

Ох, не забывай о внутреннем голосе.

— Я должна была уйти.

Если бы мы здесь занимались популярной психологией, то я сказала бы Эстель, что у неё проблемы с обязательством и принятием ответственности за последствия своих решений. Она вечно бегает в поисках исцеления и сейчас прибежала ко мне.

— Скажи мне, что произошло.

—Теперь я стала смертной — я могла делать, всё что захочу, правильно? Я могла гулять средь бела дня. Я занималась проверкой посетителей у главных ворот две ночи назад. Растворилась в толпе и никогда не вернулась. Я нашла укрытие — старый сарай, кажется. Утром я вышла через открытую дверь на солнце… и загорелась. Голод вернулся. Он… он забрал своё исцеление, своё благословение. Свою благодать.

—Исцеление не работало.

— Нет, работало! Но я потеряла веру.

— Ты загорелась. Как сильно ты поранилась, Эстель?

— Я… я только потеряла половину лица.

Я закрыла глаза. Симпатичное изображение Эстель, которое я представляла, треснуло, фарфоровая кожа покрылась пузырями, почернела, превратилась в пепел, пока не выступила кость. Эстель нырнула в тень и потому что всё ещё была вампиром, бессмертной — выжила.

— Эстель, по одной из теорий, Смит обладает своего рода эстрасенсорными способностями. Это не исцеление, но ограждает людей от некоторых побочных эффектов их натуры. В случае вампиров — это уязвимость к солнечному свету и потребности в крови, необходимость превращаться в зверя — для ликантропа. Последователи Смита должны оставаться с ним, чтобы он мог сохранять эффект. Это своего рода симбиоз — он сдерживает их бурные натуры и питается силой и вниманием. Как думаешь?

— Я не знаю. Я больше ничего не знаю.

Она шмыгнула носом. Её голос звучал глухо, и я поняла, отчего раздаются помехи.

В студию вошёл Мэтт.

— Китти, у тебя звонок на четвёртой линии.

Четвёртая линия для чрезвычайных звонков. Этот номер есть только у нескольких человек. Во-первых, у Карла. Уверена, это он, снова мнит себя моим защитником.

— Это может подождать?

— Нет. Парень угрожал мне весьма убедительно.

Мэтт беззастенчиво пожал плечами. Мол, сама разбирайся. На днях он собирался покинуть нашу контору, и я не могу его винить. Надо убедить Оззи повысить парню зарплату.

— Эстель, подожди минутку. Я всё ещё с тобой, но должна сделать перерыв.

Я оставила её на связи, переключила линию и убедилась, что разговор в эфир не пойдёт. Мне совсем не нужно, чтобы Карл читал мне лекции на всю страну.

— Что?..

— Здравствуй, Кэтрин, — раздался аристократический мужской голос.

Это не Карл. О, нет. Только один человек помимо моей бабушки называл меня Кэтрин. Я встречалась с ним лично только пару раз во время территориальной бодаловки с Карлом и стаей. Но я помнила этот голос, и теперь у меня от него плавило костный мозг.