Флайт покраснел. Чамберс опустил его так, как ни суперинтендант, ни начальник полиции не посмели бы, и он прекрасно осознавал это.

– Всего хорошего, господа, – на ходу попрощался Чамберс, – удачи вам, инспектор Ребус.

– Спасибо! – крикнул Ребус в спину удаляющейся фигуре.

Флайт наблюдал за тем, как Чамберс рывком распахивает двери, а его мантия развевается у него за спиной и косичка парика покачивается из стороны в сторону. Когда двери закрылись за ним, Флайт издал приглушенный смешок:

– Высокомерный хрен. Но он лучший в своем деле.

Ребусу начинало казаться, что в Лондоне не может быть ничего второсортного. Его уже представили «прекрасному» патологоанатому, «лучшему» обвинителю, «самой крутой» команде судмедэкспертов, «классным» аквалангистам. Не было ли все это проявлением столичного высокомерия?

– Я думал, все лучшие юристы ударились теперь в коммерцию, – сказал Ребус.

– Не все. Это только алчные ублюдки, которые работают в Сити. К тому же суд и прочая бодяга – все равно что наркотик для Чамберса и иже с ним. Они актеры, и они неплохо справляются со своей ролью, черт побери.

Да, Ребус знавал в свое время нескольких блестящих адвокатов, которые проигрывали дела не из-за отсутствия необходимой профессиональной подготовки, а скорее из-за стремления покрасоваться. Им удавалось заработать лишь четвертую часть того, что зарабатывали их собратья, обслуживавшие коммерческие корпорации, какие-то пятьдесят тысяч фунтов в год, но они мирились с этим во имя своего народа.

Флайт двинулся по направлению к дверям.

– Чуть не забыл, – сказал он. – Чамберс учился какое-то время в Штатах. Они там учат их быть настоящими актерами. И циничными ублюдками. Мне говорили, что он был лучшим в своем выпуске. Вот почему мне нравится то, что он на нашей стороне. – Флайт помолчал. – Ты все еще хочешь перекинуться парой слов с Томми?

Ребус пожал плечами:

– Почему бы и нет?

Уоткис стоял в вестибюле у одного из широких окон и с наслаждением курил, слушая своего солиситора. Потом они повернулись и начали удаляться.

– Слушай, – сказал Ребус, – я передумал. Давай оставим Уоткиса в покое на какое-то время.

– Ладно, – кивнул Флайт, – ты же у нас эксперт.– Но, увидев его кислое выражение лица, расхохотался. – Расслабься. Я-то знаю, что ты никакой не эксперт.

– Звучит ободряюще, Джордж, – сказал Ребус, даже не подумав обидеться. И, глядя в спину удаляющемуся Уоткису, подумал: не мне одному сегодня пофартило.

Флайт снова рассмеялся. Его так и разбирало любопытство: кого же это Ребус высматривал в зале суда? Но если он не хочет говорить об этом… Что ж, его право. Флайт умел ждать.

– Так что теперь? – спросил он.

Ребус выразительно потер челюсть.

– Мое свидание с дантистом, – ответил он.

Энтони Моррисон, который настаивал на том, чтобы его называли Тони, оказался намного моложе, чем ожидал Ребус. Ему было не более тридцати пяти лет, и его хилая подростковая фигура совершенно не сочеталась с головой взрослого мужчины. Ребус выругал себя за то, что разглядывает его чересчур пристально. Блестящее, гладко выбритое лицо, пучки щетины на подбородке и на щеке – там, где бритва была бессильна выполнить свою работу, аккуратно подстриженные волосы и сосредоточенный взгляд: на улице он принял бы его за шестиклассника. Да, несомненно, как патологоанатом, а тем более дантист-патологоанатом, – этот парень представлял собой полную противоположность Филипу Казнсу.

Узнав о том, что Ребус шотландец, Моррисон пустился в пространные рассуждения о том, чем современная патологическая анатомия обязана шотландцам, «таким, как Глейстер и сэр Сидни Смит», оговорившись, что последний родился на островах Антиподов. Потом он признался, что его отец был шотландцем, хирургом, и поинтересовался, известно ли Ребусу о том, что первая в Англии кафедра судебной медицины была основана именно в Эдинбурге. Ребус, слегка растерявшийся от такого обилия фактов, признался, что в первый раз об этом слышит.

Моррисон отвел их в свой кабинет, подпрыгивая от нетерпения. Но как только он оказался внутри, манера его поведения изменилась, и дантист-патологоанатом разом превратился в профессионала.

– Он снова задал нам задачу, – проговорил он без всякой преамбулы и провел их к стене позади своего стола, где висело несколько черно-белых фотографий размером 20 на 25, демонстрировавших крупным планом следы зубов на животе Джин Купер. Некоторые из них были соединены стрелками с пришпиленными рядом записками, в которых излагались основные результаты изысканий Моррисона.

– Теперь-то я знаю, где искать, – сказал он, – так что мне не составило особого труда установить, что следы зубов те же самые, что встречались на жертвах предыдущих нападений. Однако тут есть одна особенность… – Он взял со стола еще несколько фотографий. – Это тело первой жертвы. Видите, следы зубов менее отчетливы. Они становятся более отчетливыми на телах второй и третьей жертв. А сейчас… – Он показал на стену с фотографиями последней жертвы.

– Они стали еще глубже, – продолжил Ребус.