— Не думал, что наше соглашение подразумевает мытье в кровати.

— Естественно. Тебе следовало бы ознакомиться с перечнем процедур, отпечатанных мелким шрифтом.

— Взрослый мужик, моющийся в кровати, — это унизительно.

— Нет ничего более отвратительного, чем дурно пахнущий взрослый мужчина.

С выражением полного безразличия на лице она начала подкладывать под него полотенца. Он прекрасно владел верхней половиной туловища, но ей пришлось приложить некоторое усилие, чтобы приподнять ему ноги.

Чтобы как-то сгладить неловкость ситуации, она спросила:

— Мыло ты, конечно же, предпочитаешь дорогое?

— В ванной, — буркнул он.

— Просто великолепно. — Покидая ванную, она нарочито вдохнула неповторимый аромат изысканного мыла. — Изумительный запах и не сказать чтобы резкий.

— Безмерно счастлив тебе угодить, — саркастически заметил он.

— Одеколоном ты тоже пользуешься?

— А как же.

— Тогда подушись, как побреешься.

— Побреешься?

— Предпочитаешь, чтобы я…

— Нет-нет, — поспешил ответить он.

— Не перестаю удивляться, почему ты до сих пор пренебрегал своим туалетом. — Она улыбнулась приторной, неестественной улыбочкой. — Или ты спишь и видишь, как бы превратить эту скудную щетину в длинную бороду?

Атмосфера накалялась, грозя перейти в зловещее молчание, пока Лайла, ловко отвернув простыню умелыми движениями, намыливала губку до появления обильной пены. Покончив с этим, Лайла принялась за его ногу. Намыливая пальцы, она попыталась разрядить обстановку.

— Щекотно?

— Очень смешно.

— Да ладно, Кэйвано, не кисни ты так.

— Паралич — веселая штука, а?

Она неодобрительно отнеслась к его выпаду.

— Отчего не посмеяться, ведь это не больно. И к тому же небесполезно. Твои пальцы обычно реагируют на щекотку?

Он повернулся к ней и смерил ее долгим и тягучим взглядом. Таким обжигающим, что будь гибискусы на ее майке живыми, они бы наверняка завяли.

— Когда вернешь меня к жизни, может быть, узнаешь, — с расстановкой протянул он, придав голосу игривый оттенок.

— Вряд ли тебя тогда устроит ванна в постели.

— Я и не мечтаю об этом. Мои пальцы сгодятся на что-нибудь поинтереснее.

— Это на что же?

В ответ прозвучали названия сексуальных игр.

Лайла застыла с губкой в руках на несколько секунд, прежде чем решиться ее прополоскать. Адам улыбался, как мартовский кот.

— Какой разврат, — кисло отозвалась она.

— Зато весело.

— Не считаю нужным выслушивать непристойности, мистер Кэйвано. В нашем договоре об этом нет ни слова.

Она насухо вытерла ногу и прикрыла простыней, затем приступила к следующей.

— Почему?

— Мне не доставляет удовольствия обсуждать свою личную жизнь с пациентами.

— Боишься возбудить?

— Вот именно.

Он некоторое время пристально разглядывал ее, она же ни на минуту не прервала свое занятие.

— Никак не возьму в толк, как это вы с Элизабет выросли абсолютно непохожими.

— Очень многие сразу признают нас сестрами.

— Это семейное сходство, — задумчиво предположил Адам, — но этим все и заканчивается. Вы разные, как день и ночь.

— Отнюдь, мы обе блондинки с голубыми глазами.

— Да, но она изящная, женственная, душевная, а ты…

Лайла укрыла простыней его ноги с любопытством уставилась на Адама.

— Какая?

— Смелая, дерзкая и агрессивная.

— Подобно Халк Хоган. Премного благодарна. — Она начала обтирать его правую руку мыльной губкой.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Неужели?

— Нет, правда. Очевидно, многие находили твою экстравагантность привлекательной.

— Теперь я еще и экстравагантна, — буркнула она, искривив рот в одну сторону, как комик, бросающий ремарку в публику.

Адам засмеялся.

— Впервые я увидел тебя в черных облегающих брюках из кожи к в сапогах до колен. А за ухом у тебя торчало перо. Ты не находишь этот наряд экстравагантным?

— О, эта моя любимая одежда, — сказала она в свое оправдание. — Однако в тот день я оделась так по просьбе пациента.

— Мужчины?

— Само собой. Он мотогонщик, покалечился на соревнованиях. Я решила своим видом его подбодрить.

— Ну и как?

— Что?

— Удалось? — В голосе Адама пропали шутливые нотки, а лицо посерьезнело.