— О-о-о!

— Вам не нравится комната?

Вид мгновенно сникшего Пита заставил ее сменить саркастическую гримасу на улыбку.

— Нет, комната шикарная, правда.

Лайла шагнула мимо него и ступила в односпальные гостевые апартаменты, которые были раза в два больше всей ее квартиры. Ну и, конечно же, обстановка: небольшой холодильник с морозильной камерой, двухконфорочная плита и бар с прохладительными и прочими напитками, а главное — ванная комната, строго отделанная черным мрамором, что, несомненно, придавало ей изысканность и выглядело очень стильно.

— Жаль, я в свое время не занялась гостиничным бизнесом, — еле слышно пробормотала она, пробегая пальцами по прелестным зеленым полотенцам. Со вкусом подобранный ковер гармонично дополнял убранство комнаты.

— Прошу прощения?

— Ничего, Пит. Я всего-навсего завидую. Когда ужин?

— Восемь часов.

Она взглянула на часы и мысленно подсчитала, сколько часовых зон она пересекла.

— Я, пожалуй, успею принять ванну и вздремнуть. Разбудите меня в семь тридцать.

Он часто закивал.

— Когда мистер Кэйвано ел в последний раз?

— С приезда не ел.

— Я так и думала. Вообще ничего не ест?

Пит помотал головой.

— Приготовьте ему поднос с ужином.

— Бесполезно. Сбросит все на пол.

— На сей раз не сбросит, — возразила она, и в глазах ее сверкнула решимость. — Кстати, днем посыльный должен доставить сюда кое-какое оборудование. Если фургон сможет пробраться по этой козлиной тропе… — задумчиво бросила она в сторону. — Да, и в апартаментах принца Кэйвано надо подмести осколки.

Пит собирался распаковать ее вещи, но Лайла пренебрегла его услугами, сгорая от нетерпения воспользоваться ванной с подводным массажем. Затем, раскинувшись на широченной кровати и укрыв обнаженное тело атласной простыней, мгновенно уснула. Она могла бы проспать так вечность, по крайней мере еще часов восемь, но ее разбудил стук в дверь. Маленький слуга принес на серебряном подносе стакан охлажденного ананасового сока. Поблагодарив Пита, она залпом осушила стакан.

— Я скоро спущусь.

Слуга заторопился. Лайла нехотя сбросила простыню и с сожалением покинула постель.

— Позже, — сказала она, любовно похлопав по атласной материи.

Никому бы и в голову не пришло упрекнуть ее, вздумай она подождать с началом курса физиотерапии до следующего утра. День выдался воистину адским, особенно учитывая затянувшееся путешествие. Но она на работе, и работа хорошо оплачивается. И не стоит давать повода, чтобы кто-нибудь когда-нибудь даже просто намекнул, что она воспользовалась расслабляющей обстановкой и не посвятила себя полностью пациенту.

Впрочем, она уже на месте, и ей действительно очень хотелось приступить. Адам, вернее, его физическое и психическое состояние интересовало ее как профессионала. Даже незначительное улучшение самочувствия пациента часто служит поводом для радости. Адам утратил интерес к жизни, а тонус появляется, когда удается хоть чуть-чуть сдвинуться с мертвой точки.

К тому же атрофированные, бесчувственные и неспособные к движению мышцы необходимо как можно скорее нагружать, иначе вероятность полного выздоровления уменьшается. А ему уже давно пора восстанавливать чувствительность этих мышц. Медлить с началом терапии — просто преступно, даже если бы Лайле не хотелось спешить, профессиональная этика не позволила бы ей.

С этой здравой мыслью, одетая в тот же гавайский костюм, что и по приезде, за исключением соломенной шляпы, она покинула свои апартаменты.

Пит настоял, чтобы гостья поужинала в столовой. Ей пришлось в одиночестве сидеть за стеклянным столом при свечах в хрустальных подсвечниках и поглощать пищу, наслаждаясь пышным букетом орхидей.

Рагу из обжаренных овощей и рыба пришлись Лайле по вкусу. Она не преминула похвалить Пита за отменный ужин, когда он сопровождал ее наверх с подносом для Адама.

У комнаты Адама он передал ей поднос, а она сказала:

— Если не вернусь живой, разрешаю тебе задушить его во сне.

— Да что вы! — Пит испуганно взглянул на закрытую дверь.

— Лучше подготовиться к худшему, — пояснила она, кивком попросив его отворить дверь. — Ладно, раньше начнешь, раньше закончишь.

Адам равнодушно глядел в окно. На звук отворявшейся двери он повернул голову и застонал, увидев ее.

— Убирайся!

— Дожидайся! Почти в рифму. Надо же, я поэт, а ведь даже не догадывалась об этом.