Он очень тяжело болел. Теперь наступил черед Ричарда, которого Проклятая Башня притягивала со сверхъестественной силой, став для него неким символом. Он был уверен, что если башня падет, то вслед за ней падет и Акра.

В своем большом куполообразном шатре, возвышавшемся среди леса желтых знамен на вершине горы Кейзан, в пяти милях к юго-востоку от Турона, сам грозный властелин аль-Мелик ан-Насир аль Султан Салах-эд-Дин, Юсуф ибн Аюб, командующий всеми армиями ислама, лежал в приступе изнуряющей лихорадки, общего бича франков и сарацин, королей и полководцев. Этот давний и тяжелый недуг приходил как незваная гурия, дабы лишить его силы в тот момент, когда она была больше всего нужна.

До него дошли слухи, что Львиное Сердце тоже был повержен и прикован к постели приступом лихорадки. Однако Ричард нашел для себя выход — он повелел вынести его походную кровать прямо на передний край под громогласные крики его солдат. Слишком больной, чтобы сидеть на лошади или просто стоять длительное время, он нашел в себе силы управляться с арбалетом, в обхождении с каковым дьявольским оружием он слыл весьма искусным. Он записал на свой счет немало мусульманских жизней, вынудив лежавшего в горячке султана жестоко проклинать собственное немощное тело.

Аллах велик... но ему именно сейчас следует показать все свое могущество! Число врагов выросло на много тысяч, но где же обещанные султану новые армии? От Египта, от Синхара, от повелителя Мосула?

Раз за разом атаки на стены откатывались назад, по постоянное давление начинало сказываться на отважных защитниках города. Они нуждались в подкреплении. Зашедшие в гавань английские и французские галеры создали заслон, через который с трудом могло пробиться редкое судно с подмогой. Доблестные защитники Акры ждали спасения от своего султана, каждый был убежден, что во имя Аллаха, Сострадательного, Всемилостивого, город перенес достаточно испытаний.

Ожидание длилось до тех пор, пока не стало невыносимым, равно как и непрекращавшаяся бомбардировка и периодические яростные вылазки сарацин. И тут в главный зал Мэйтгрифона стремительно ворвался де Жарнак и потребовал леди Хоукхест.

Он выглядел усталым, веки опухли, глаза потускнели. Туника была выпачкана грязью и кровью, кольчуга покрылась ржавчиной. Он говорил отрывисто, экономя слова, словно это помогало ему беречь силы.

— Я явился сразу же, как только смог. Сейчас там временное затишье. — Он увидел отчаянную мольбу в глазах Иден, заметил, как напряжен каждый ее нерв, и не стал терять время даром. — Ваш муж в руках некоего эмира Аюба ибн Зайдуна. — Он не обратил внимания на ее прерывистый вздох. — Он владеет землями в горах позади города Триполи. Сейчас он находится там, в своей крепости. Выкуп, который он требует, составляет десять тысяч марок серебром.

— Они у меня есть! — Голос прогремел как колокол, благословивший завоевание Кипра.

Тристан продолжал:

— Милорд казначей сожалеет, что не имел возможности заплатить требуемую сумму. Много благородных рыцарей оказались захвачены и могли рассчитывать на выкуп — всего их набралось несколько тысяч. Денег же, как известно, в казне мало, и они нужны для других целей. Ваш муж не принадлежал к числу знаменитых вождей, которых можно обменивать на известных условиях, к тому же он не был рыцарем Иерусалима, хотя и состоял на службе короля Ги, дожидаясь приезда собственного государя. И поэтому...

— Поэтому Стефан томится в крепости эмира уже год из-за недостаточно высокого происхождения! И никого не удивляет, что его жена больше заботится о его благополучии, чем люди, за которых он готов был отдать свою несчастную жизнь!

В этот раз он был уверен, что ее презрение направлено не на него, и подтвердил своей улыбкой ее маленький триумф.

Неожиданно Иден осознала, что они остались вдвоем в чисто убранном и почти пустом зале. Она сочла возможным немного расслабиться. Дважды хлопнув в ладоши, она поинтересовалась, не соизволит ли он присесть. Появившийся паж получил приказ принести вина. Они уселись за длинный стол в торце комнаты. Подперев руками подбородок, Иден, пожалуй, впервые с тех пор, как покинула Хоукхест, вздохнула свободно.

Напряжение слетело с нее в один миг, и теперь она ощущала себя слабой и готовой вот-вот разрыдаться.

— Не могу поверить! — Она не сводила с него светившихся глаз. У нее был сейчас такой вид, словно ей удалось отыскать саму чашу Святого Грааля. — Все эти бесконечные дни я убеждала себя и окружающих, что не сомневаюсь в успехе своего предприятия. Если бы я допустила сомнения, то не смогла бы продвигаться вперед. Но теперь я вижу, как слабы и ничтожны были мои шансы. Это Божье провидение толкнуло меня на поиски Стефана, и Бог дал мне веру для поддержки на полном испытаний пути. Теперь же, с вашей благословенной помощью, он дал нечто гораздо большее — разрешение всех моих сомнений. Я наконец знаю главное: Стефан жив.

Тристан серьезно посмотрел в ее восторженное лицо. Он не мог заставить себя сказать то, что другие, без сомнения сказали бы ей: год — слишком длинный срок жизни для безвестного пленника, выкуп за которого не выплачен. Особенно в дикой гористой местности около Триполи, где безраздельно властвовали деспотичные вожди, которые большей частью мало чем отличались от атаманов разбойничьих шаек.

Счастье так изменило внешность девушки, что теперь в ее красоте появилось нечто сверхъестественное, то, чему он не мог дать названия, но чем, несомненно, хотел бы обладать. Круговорот бессмысленных вопросов и ненужных ответов расстраивал его. Тем не менее он нашел в себе силы произнести: