Но она не была расположена верить мне.

Потом пришел священник, и ей стало легче. Мне удалось убедить ее лечь спать пораньше. Еще я предложил отменить визит Марианы, назначенный на следующий день, но ей так хотелось увидеть внука Эсмонда, что она не согласилась. В глубине души я счел, что это ошибка. Я отправился в постель в угнетенном состоянии, но на следующий день, к своему удивлению, понял, что визит Марианы — это благодатная возможность отвлечься от душераздирающих воспоминаний о похоронах. Она приехала в одиннадцать, к утреннему кофе, вместе с ней в отцовском «роллс-ройсе», помимо шофера, был мой племянник Эсмонд. Муж Марианы, как и прежде, пребывал в Шотландии; на этот раз он поправлялся после легкого инсульта, и состояние здоровья не позволяло ему предпринять долгое путешествие в Корнуолл.

— Бедный Арчи, — сказала Мариана, наконец вспомнив о нем. — Он так расстроился, что не смог приехать со мной в Пенмаррик. — Ее взгляд с легким презрением быстро обежал гостиную. — Он так мечтает встретиться с тобой, мама. Мне бы хотелось, чтобы ты когда-нибудь приехала к нам в Шотландию. — И она принялась рассказывать о своих трех домах: в Эдинбурге, у моря в Северном Бервике, и об особняке на Северо-Шотландском нагорье. — Я просто обожаю Шотландию, правда! В Эдинбурге у меня так много замечательных друзей… — У этих друзей были исключительно мужские имена. Я пристально на нее посмотрел. Ей было уже немного за тридцать, но выглядела она не старше двадцати пяти. Я изучал ее жесткий рот, фамильный рот Пенмаров, холодные глаза и холодные, правильные черты лица и спрашивал себя, как такая искусственная женщина может иметь столько поклонников.

— Филип, — неожиданно сказала мать, когда я подавил зевок, — почему бы тебе не показать Эсмонду ферму? Я уверена, что ему хочется посмотреть животных.

— О! — воскликнула Мариана прежде, чем я успел сделать скучающее лицо. — Какая прекрасная мысль! Эсмонд, дорогой, тебе ведь этого хочется, не правда ли? Беги с дядей Филипом, будь пай-мальчиком и веди себя хорошо.

Дети меня не интересовали. Они меня утомляли, у меня не хватало на них терпения. Но Эсмонд мне понравился. Не знаю почему, потому ли, что он был сыном сестры, которую я никогда не любил, и старого шотландского пэра, которого я никогда не видел, но этот ребенок завладел моим вниманием. Поначалу я не собирался водить его по ферме дольше, чем полагалось приличия ради, но он так хорошо себя вел и был так сообразителен, что я улыбался его вопросам и старательно на них отвечал. Через несколько недель ему должно было исполниться пять, но для своего возраста он был высок, у него были светлые волосы и голубые глаза. Неожиданно я увидел в нем себя и понял, почему мужчины так хотят сыновей — они заботятся о том, чтобы после них кто-нибудь остался.

Мне было тридцать. Впервые мне пришло в голову, что если бы я завтра умер, как Хью, то после меня не осталось бы ничего, кроме камня во дворе церкви в Зиллане, воспоминаний нескольких шахтеров на Сеннен-Гарт и нескольких вещей в спальне фермы Рослин.

Я уже давно понимал, что мне следует жениться, но не видел подходящей кандидатуры на роль жены. Я ни разу не был влюблен. Сама мысль о браке меня угнетала, и я решил, что ничего страшного не случится, если я отложу его еще лет на пять. Зачем мне спешить? Я и так счастлив.

Но Эсмонд растревожил мне душу. Еще долго после того, как мы попрощались, я вспоминал его маленькое смышленое личико, повернутое ко мне, и, хотя мы еще долго не встречались, память о его приезде на ферму не стерлась в моей памяти.

Когда похороны остались позади, горе постепенно стихло, и жизнь вернулась в привычную колею. Адриан уехал в приход Оксфорд, где он незадолго до того стал викарием; Лиззи отправилась в Кембридж, где стала первой на выпускных экзаменах и решила остаться в Гертон-Колледж, чтобы продолжить образование; только Жанна не поехала в монастырь и осталась в Пенмаррике. Когда ее спрашивали, не думает ли она оставить орден, она отвечала только, что ей нравилось быть медсестрой, а монашество — не ее призвание.

— Слава Богу! — сказала мне позже мать. — Теперь, может быть, если Жанна купит себе красивую одежду, уложит волосы по моде и постарается побольше встречаться с разными людьми…

Но Жанна думала по-другому. Она хотела спокойно жить в Пенмаррике, интересоваться делами прихода и заниматься благотворительностью.

— Но, Жанна, — в ужасе говорила ей мать, — женщина предназначена для замужества, жизнь молодой незамужней девушки так тосклива.

— Значит, мне хочется жить тоскливо, если ты не возражаешь, мама.

— Но ты никогда не встретишь мужчину, если просто…

— Нет ничего хорошего в том, чтобы просто встречаться с мужчинами, нужно им еще и нравиться. Я это обнаружила, когда была в Шотландии с Марианой. Я не интересую мужчин.

— Ерунда! — сердито сказала мать. — Совершеннейшая ерунда! Любая девушка может привлечь мужчину, если захочет. Это зависит от того, как ты настроена.

— Значит, у меня нет настроения, — сказала Жанна и почти в слезах выбежала из комнаты, прежде чем мать успела добавить что-либо еще.

— Бедная Жанна! — сказал мне Джан-Ив, когда женщины мыли посуду и мы остались одни. — Но она совершенно права. Она не привлекает мужчин. Если хочешь знать мое мнение, Лиззи в десять раз привлекательнее, но мама никогда в это не поверит, потому что Жанна, по общепринятым стандартам, привлекательна, а Лиззи, согласно тем же стандартам, только некрасива и толста.

Это были дни, когда Джан-Ив часто появлялся на ферме. Не то чтобы мне не нравилось его присутствие — напротив, я был рад, что он заполняет пустоту, образовавшуюся в сердце матери после смерти Хью, но я по-прежнему не доверял ему. Он осыпал мать подарками, что было похвально, но я часто спрашивал себя, чтоон пытается ими купить. Еще мне было интересно, где он берет деньги на эти подарки — я подозревал, что он обладает талантом Хью добывать деньги всевозможными сомнительными способами.