Я был в штольне на уровне моря. Я нашел один из выходов, прошлепал по луже, прошел по пещере у подножия скалы. Наступал прилив. Прибой разбивался о стены пещеры, с грохотом прокатывался по песку. Ослепленный брызгами, я повернулся, нашел в скалах тропку и начал долгий путь к моторному цеху. Когда я шел к деревне, чтобы забрать лошадь у гостиницы и направиться вверх по холмам к Чуну, с моря налетел шквал. Стены замка были мокрыми от дождя, сильный, холодный ветер обдувал кряж. Дрожа, я подобрал поводья и направился вниз по холму к ферме.

Когда я приехал, мать на кухне в одиночестве чистила деталь дверного молотка.

— Филип! — От удивления она уронила медяшку и даже не наклонилась, чтобы ее поднять. — Что случилось? Что? Почему ты так рано?

Я сказал коротко, не подумав:

— Отец умер. У него был удар, он умер утром.

Я едва успел подхватить ее: она упала в обморок.

Когда она очнулась, я отнес ее в ее комнату и дал бренди. Наконец, мне, угнетенному, проклинающему себя за глупость, удалось выдавить:

— Прости, пожалуйста, прости меня. Я не думал, что эта новость так на тебя подействует: ведь прошло так много времени.

— Да и как ты мог догадаться? — Она уже справилась со слезами и смахивала их рукой. — Я же никогда ничего не говорила. — Через секунду она добавила, взглянув на каминную доску: — Эти смешные часики отсчитывают оставшееся мне время… «Какие невероятно уродливые часы, — говорил он. — Должно быть, это часы твоего мужа». Мы потом над ними смеялись, но я так и не сказала ему, откуда они появились. Я до сих пор его вижу… Ему был всего двадцать один год. Он был в черном, потому что умер Лоренс. Черное ему шло. Люди говорили, что он некрасив, но мне он никогда не казался некрасивым, даже когда я лучше его узнала. Тогда у меня было все, все, что могла пожелать женщина, а я от всего отказалась.

— Но, мама…

— «Некоторые женщины никогда не меняются», — говорил он, но я ведь могла измениться! Ах, если бы я поняла это раньше… Но я не понимала до тех пор, пока мы не поссорились, а потом было уже слишком поздно. Если бы не Брайтон…

Я завозился с оконной щеколдой, но ее заело. Я взялся посильнее, затряс раму.

— …Мне кажется, я могла бы его вернуть, но после Брайтона я ненавидела его больше, чем любила, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Окно распахнулось. Я перегнулся через подоконник, но все равно слышал ее голос.

— Я не могла забыть Брайтон, — говорила она. — В этом-то и была проблема. Я не могла забыть Брайтон.

Я отошел от окна и направился к двери.

— Я поеду в Зиллан за священником, мама. Мне кажется, ему нужно с тобой побыть.

Я не дал ей возможности возразить. Я выбежал к конюшне, снова оседлал лошадь и через пять минут уже мчался как мог быстро через пустоши туда, где мои родители давным-давно летним днем впервые повстречали друг друга.

Позднее, когда священник ушел, мать сказала, что хочет увидеть тело. Я бы многое отдал, чтобы близко не подходить к Пенмаррику, но поскольку моим долгом было отвезти ее, днем я запряг двуколку и повез мать в Сент-Джаст.

Меньше всего на свете мне хотелось смотреть на тело, лежащее в башенной комнате, но мать не желала оставаться одна, поэтому мне пришлось сопровождать ее по широкой лестнице, галерее и коридору. С каждым шагом я чувствовал, что меня пожирают самые примитивные из страхов: страх смерти, страх вины, страх перед неизвестными темными чувствами, которым я не мог подобрать названия. Я чувствовал, что если увижу тело, меня вырвет, но поскольку я не мог позволить страхам подчинить меня, я прошел за матерью в башенную комнату и заставил себя взглянуть на тело отца.

Я посмотрел на его лицо. Но неожиданно увидел только лицо Джан-Ива, так похожее на лицо отца, лицо Джан-Ива в то утро, когда кровь текла из его разбитой губы, когда он сказал отцовским голосом: «Когда-нибудь ты за это заплатишь». Потом я видел уже только кровь, кровь, струящуюся из губы, пока наконец мне не стало казаться, что самое тело кровоточит, и пол у меня под ногами закачался. Я ощупью выбрался в коридор и прислонился к стене. Когда я смог четко видеть, то понял, что я там не один: там был Адриан и смотрел на меня. Как только я его увидел, то сразу выпрямился, закрыл дверь и смахнул пот со лба.

— Я услышал, что ты здесь, — сказал он, — и подумал, что надо тебе сказать: я сделал все необходимые приготовления. Джан-Ив, разумеется, не в состоянии ничего организовать. — Наши взгляды встретились, и я понял, что он презирает Джан-Ива так же, как и я. — Я собираюсь попросить мистера Барнуэлла, чтобы он провел похороны в Зиллане. Папа всегда говорил, что ему хочется быть похороненным там, вместе с его отцом, и мне кажется, что викарий из Сент-Джаста не обидится.