– Так ведь все обхают!

Я глянул на него снисходительно:

– Эх, Фил! Я тебе гарантирую, что не все. Творческие люди вроде тебя страшно боятся показаться некомпетентными, не разбирающимися в истинной поэзии, за которую ты выдашь эти «стихи».

В Сквере Творчества, когда мы туда перепухнули, уже собралось десятка три поэтов. Они читали стихи о покорении вершин, изобретении новой онтроники и силе человеческого духа.

– Привет, Ант! – дружелюбно поздоровалась знакомая рыжая девушка, за которой неотрывно следовал молодой атлет. – Написал что-нибудь? Давай, почитай, просим!

– Просим, просим! – зашумела толпа поэтов. Ант тут, видимо, выступал в роли мальчика для битья, судя по снисходительным улыбкам поэтов.

Перед Антом расступились, и он взобрался на возвышение в центре сквера. Тряхнув длинными волосами, он с поэтическим подвывом вдохновенно прочёл ту галиматью про «валалум», которой я научил его час назад. Слова он, разумеется, переврал, но эффект был достигнут.

Толпа поэтов от неожиданности замерла. Кто-то неуверенно хихикнул, но тут же замолк. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я громко зааплодировал, продрался сквозь толпу, вскарабкался на возвышение и порывисто пожал руку поэту.

– Дорогие друзья! – пафосно обратился я к толпе. – Нам с вами довелось жить в счастливую эпоху! Эпоху рождения нового направления в поэзии! Мы стали свидетелями зарождения сумбуризма!

– Но ведь это чушь! – выкрикнула из толпы рыженькая. – Это не стихи!

В поисках поддержки она оглянулась на атлета, и тот расправил плечи. Я снисходительно глянул на парочку и обратился к девушке:

– Девушка! Вы хотите быть преградой настоящему искусству? Откуда вы знаете, какой должна быть настоящая поэзия? Вы ведь свободные личности, - обратился я к толпе, – а для полёта творческой мысли не должно быть ограничений, правил и преград. Сколько известно случаев в истории, когда творцы, не понятые толпой, умирали в неизвестности. И лишь через сотни лет потомки понимали, что загубленные таланты творили шедевры!

– Причём тут шедевры! – не сдавалась рыжая. – Это же набор звуков, а не шедевр!

Но куда этой коммуноидной девахе тягаться с дилапером, у которого по демагогии были круглые пятёрки!

– Да, действительно, кому-то так может показаться. Обезьяне вообще любые стихи покажутся набором звуков, - сказал я под неуверенные смешки, - но это не значит, что стихи плохие. Дело в обезьяне.

Я заметил, что атлету не понравилось сравнение девушки с обезьяной. Он потемнел лицом и сделал шаг по направлению ко мне. Я поспешно добавил:

– Про обезьяну я, разумеется, образно.

В ожидании поддержки я обвёл глазами поэтов и возвысил голос:

– Но ведь мы – не обезьяны. Мы должны смотреть в будущее. Сумбуризм – это наиболее естественное направление, ибо сам космос возник из хаоса, сумбура. Так и в стихах Анта, в сумбурных звуках на первый взгляд, я ощутил дыхание грядущего. Я увидел картины покорения Вселенной, росистые зори, цветущие луга и журчащую речку, текущую среди густых трав.

На мужественном лице атлета я прочёл сомнение:

– Правда, Леда, что-то в этом есть… - пробормотал он, обращаясь к рыжей.
– Вроде как речка…

– Да что ты понимаешь, Лим! – рассердилась девушка, почему-то не услышав в «валалуме» росистых зорь. – Какая речка?! Набор звуков нам пытаются преподнести как новое направление в поэзии!

Но к моему великому удовлетворению на лицах некоторых поэтов я прочёл сомнение. Они усиленно искали смысл в прочтённой ахинее. Мощная штука – синдром поиска глубинного смысла. Свойственный интеллигенции, он заставляет искать потаённый смысл в любой абракадабре.

Закончив выступление, я спустился с возвышения и перевёл дух. Ко мне немедленно подскочил моложавый человек с такими хитрыми глазами, что я вторично обрадовался. Типаж прощелыги, как и диссидента-неудачника, для дилапера – тоже находка.

– Я – Герт, - преставился он. – Визунист. Очень сегодня интересная новость получится!

Он от радости потёр ладошками. Мне стало ясно, что визунист – это вроде нашего журналиста, формирующего новостную ленту в визуне.

– Заголовок нужен броский, - посоветовал я. – Что-то вроде «Скандал в Сквере Творчества» или «Непонятый гений наносит удар».

– Замечательно! Я подумаю, забредыш, - пообещал Герт, вдохновившись. Удивительно, как тут с первого взгляда определяют, что я – из другого мира.

К нам подошёл раскрасневшийся поэт, и визунист обратился к нему:

– Ты молодец! Сенсация! Мне страсть как надоело писать об открытии новой выдумницы, показателях матэргостаний и прочей тоски. А тут – взрывная новость! Потрясающая!

– Надо обязательно сообщить, - поддержал я визуниста. – Люди жаждут свежего, нового. Это и есть выражение свободы слова.