— Здесь будешь жить, — снова проскрипела старая турчанка.

— Будете жить вдвоем, — и она кивнула на белокурую красавицу, — если уживетесь. Купель тут же, за этой дверью, что пожелаешь, то и будет приготовлено и принесено, здесь есть книги: я слышала, ты любишь читать, тебе дадут книги, какие захочешь, будешь гулять в султанском саду и на досуге приглашать девушек для развлечений. Будут еще какие-нибудь пожелания — скажешь мне. Если я разговариваю с тобой, ты должна слушать и не отворачиваться, — резко сказала старая султанша.

Она неожиданно вспылила и строго посмотрела на стройную фигуру молодой пленницы. Пленница, склонив голову, стояла перед ней, как грешница на покаянии и все молчала.

— Почему молчишь? — уже шипела турчанка. — Должна благодарить, а не отворачиваться. Знаешь, кто я! Я султанша-вдова, а султан Сулейман Великий — мой сын: скажу слово, и выбросят тебя в море из этого окна. Чего молчишь? Откуда родом?

— Папенька мой не султан, но дома он старшина, а откуда я родом, вы уже слышали: с Вишневетчины, где широкие степи. — В ее голосе слышались слезы.

— С Вишневетчины… гм… Вишневетчины… — Почему-то задумалась турчанка… — Ну, садись, пленница из широких степей… Здесь есть все… яблоки, виноград, сладкое вино…

И тихо вышла.

Роксолана села на диван перед окном в большой задумчивости. Что будет с ней? Гвоздем в голове засела эта назойливая мысль, которая не давала ей покоя ни на минуту. Видела, что действительно жизнь ее здесь быстро изменилась, но изменилась к лучшему или к худшему — этого она не могла понять. Правда, роскошь здесь королевская, но… часто пугают мешком и Босфором. Сам султан, правда, хороший рыцарь, но тоже горячий, гневный и… совсем не похож на наших рыцарей — честных, справедливых и образованных казаков. Азиат, безоглядный азиат, который живет не разумом, а сердцем: то он деликатный, а через минуту — уже кровожадный зверь. Не могу ничем помочь себе в этой мгле, даже Оксану потеряла и не знаю, как ее теперь найти… Потеряла верную подругу и оказалась сразу на распутье: везде подстерегают, подглядывают… Даже старая турчанка уже знает, что люблю читать, видимо, донес старый евнух… Что-то плел дорогой о великом визире Ибрагиме, говорил слушаться только его, Мустафу… гм… может и будет какая-нибудь польза в трудной ситуации, не надо его чураться, как-никак, а помог мне с султаном… Поживу здесь, увижу, что и как, но все же сушит меня печаль, ни есть, ни пить я не в состоянии…

Она посмотрела в окно и залюбовалась.

Увидела синие-синие воды Мраморного моря. Море было спокойное, одна за другой набегали волны и качали парусные лодочки, над которыми летали неутомимые чайки. Все побережье было усажено зелеными цветущими магнолиями, миндалем и лимоном; повыше, в крутых расщелинах, змейкой вились тропинки, а над морем свисали тяжелые гроздья винограда. Издали казалось, будто бы над морем растут гигантские висячие сады библейской царицы Семирамиды. Теплый ветер заносил в открытое окно душистый аромат роз, жасмина, лакфиоли, лимона. Слышен был людской гомон, свист и грохот тяжелых якорей, — это рыбаки и моряки приходили в эти тихие воды и ловили для султанского стола разную рыбу и крабов. Маленькие фелюги быстро пробегали мимо султанских белых дворцов, и большие галеры медленно привозили тяжелый груз в портовые склады.

«Это наши невольники в турецкой каторге, — думала пленница. — Может там и мой пан Ярема, все-таки пошел к Байде… А я тут…» И тяжело вздохнула.

— Загляделась на море? — услышала она чей-то голос и оглянулась: перед ней стояла девушка, которая все время лежала на широком диване. Она была пышная, как розовый цвет, с красивыми кудрями и ясными детскими глазами. Но ее уста были резко изогнуты, что свидетельствовало о капризном характере и излишнем упрямстве.

— Загляделась… — улыбнулась красавица… — Вот возьми трубу, с ней увидишь еще больше моря, — ласково предложила она Роксолане.

Девушка молча взяла трубу и посмотрела.

— Да, видно еще дальше… Как там красиво! — сказала Роксолана.

— Там хорошо, здесь мерзко! — сказала невольница и села рядом. — Ты из Вишневетчины, я слышала, а я вон оттуда, где Греция, а зовут меня Фрина.

Она действительно похожа на божественную Фрину, ту самую, которая когда-то отдала свои ценности на храм Дианы: статная, гибкая и ласковая, как молодая лань, и такая же капризная и дикая, как серна. По всему видно — она скучала.

— Там моя земля, а я здесь… — шептала она, и в голосе ее слышалась невыразимая тоска…

— Почему здесь так тихо?.. Как будто нельзя разговаривать… — спросила Роксолана, эта тишина ее действительно угнетала.

Валиде-султан

— Нет… это так кажется… — вяло сказала Фрина. — Здесь можно говорить и даже кричать, но никто не придет спасать.

— От чего спасать?

— Наверное, ты хочешь спросить: от кого спасать. Тогда я просто скажу: от султана спасать.

Роксолана, оторопев, посмотрела на новую соседку.

— Султан гадкий, и я его ненавижу! — вдруг Фрина ударила себя в грудь. Она с трудом поднялась и стала ходить по комнате. — Если меня еще раз позовут в его покои, я или убью его, или брошусь из окна в море.

Роксолана только смотрела на эту красавицу, которая за мгновение изменилась: побледнела, дышала тяжело и в уголках губ собрались пузырьки пены…

— Разве здесь зовут девушек к… к султану? — спросила тихо.

Фрина кивнула: