Цин-чжао бессильно прислонилась к стене и с облегчением рассмеялась. Но она настолько ослабла и устала, что, должно быть, для Ванму ее смех прозвучал словно плач. В следующую же секунду девочка оказалась рядом с ней, тихонько дотронувшись до плеча.

– Цин-чжао, – позвала она, – тебе больно?

Цин-чжао взяла ручку девочки и задержала в своей:

– Нет, не больно. По крайней мере, если и больно, то хороший сон залечит все раны. Я закончила. Я чиста.

Во всяком случае, достаточно чиста, чтобы не чувствовать невольного отторжения, сжимая ручку Ванму и прикасаясь к ее коже. Это был дар божий, что после исполнения ритуала она может вот так подержаться за чью-то руку.

– Ты молодец, – сказала Цин-чжао. – Мне было легче сосредоточиться на жилках, когда ты осталась со мной в комнате.

– Мне кажется, я один раз задремала, Цин-чжао.

– Один-два раза, не больше. Но когда нужно было, ты проснулась, так что никакого вреда это не причинило.

Ванму внезапно расплакалась. Она закрыла глаза, но не отняла от Цин-чжао руку, чтобы спрятать лицо. Слезы покатились по ее щекам.

– Ванму, почему ты плачешь?

– Я не понимала, – ответила она. – Это действительно нелегко – быть Говорящей с Богами. Я не знала.

– И не менее трудно быть настоящей подругой Говорящей с Богами, – улыбнулась Цин-чжао. – Вот почему я не хочу, чтобы ты становилась моей служанкой, звала меня святой и пугалась при звуке моего голоса. Такую служанку мне пришлось бы отсылать из комнаты каждый раз, когда боги захотят обратиться ко мне.

Несмотря на ее утешения, слезы у Ванму хлынули с новой силой.

– Си Ванму, неужели тебе так нелегко со мной? – спросила Цин-чжао.

Ванму покачала головой.

– Если когда-нибудь ты почувствуешь, что уже не выдерживаешь, я пойму тебя. Тогда ты можешь оставить меня. Я и прежде была одна. Я не боюсь остаться в одиночестве.

Ванму снова покачала головой, только на этот раз с некоторым ожесточением:

– Как я могу покинуть тебя, после того как увидела, насколько нелегко тебе приходится?

– В один прекрасный день будет написана целая история о том, как Си Ванму неизменно присутствовала в комнате во время очищения Хань Цин-чжао.

Внезапно на лице Ванму заиграла улыбка, и, несмотря на то что по щекам все еще текли слезы, ее глаза открылись и полыхнули весельем.

– Ты сама-то поняла, как удачно сейчас пошутила? – спросила Ванму. – Меня зовут Си Ванму. Когда люди будут рассказывать эту историю, они не будут знать, что с тобой находилась твоя доверенная служанка. Они подумают, что это была Владычица Запада.

Цин-чжао тогда тоже рассмеялась. Но в голове у нее мелькнула мысль, что, возможно, Владычица и в самом деле прародительница Ванму и, взяв Ванму себе в подруги, Цин-чжао вместе с тем обрела новую близость с богиней, чуть ли не самой старшей из всех богов.

Ванму, готовясь ко сну, разложила циновки – Цин-чжао только пришлось показать ей, как это делается; это входило в обязанности Ванму, и теперь каждый вечер она будет расстилать циновку для Цин-чжао, хотя сама Цин-чжао никогда особо не тяготилась этим занятием. Когда они улеглись, их циновки находились близко-близко друг к другу, так что ни одной жилки не виднелось между ними. Цин-чжао заметила, что сквозь щели в окнах просачивается серый свет, они оставались на ногах весь день и всю ночь. Ванму многим пожертвовала ради нее. Она станет настоящей подругой.

Несколько минут спустя, когда Ванму уже заснула, а Цин-чжао только погружалась в пучину сновидений, Цин-чжао вдруг подумала: как это Ванму, нищей девчонке, удалось подкупить мастера, чтобы тот не прерывал ее разговора с Цин-чжао. Может быть, какой-нибудь шпион заплатил за нее, чтобы она внедрилась в дом Хань Фэй-цзы? Нет, Ю Кун-мэй, охранник дома Хань, сразу бы узнал об этом и Ванму никогда бы не приняли на работу. Си Ванму дала взятку не деньгами. Ей всего четырнадцать, но она превратилась уже в настоящую красавицу. Цин-чжао прочла достаточно исторических книг и биографий знаменитых людей, чтобы знать, чем именно дают взятки женщины.

Про себя Цин-чжао мрачно решила, что это дело надо тайно расследовать и, если все окажется правдой, немедленно и с позором изгнать мастера; правда, в ходе расследования не следует упоминать имени Ванму, чтобы защитить ее от дурной молвы. Цин-чжао расскажет все Ю Кун-мэю, а тот уже проследит, чтобы все было исполнено должным образом.

Цин-чжао взглянула на милое личико спящей служанки, своей новой подруги, и почувствовала, как ее переполняет печаль. Цин-чжао больше всего печалил не сам факт, что Ванму пришлось заплатить мастеру, а то, что она заплатила телом, чтобы добыть себе такую неблагодарную, тяжелую, ужасную работу – стать служанкой у Цин-чжао. Если уж женщине приходится продать путь в свое чрево – в истории человечества многие женщины вынуждены были так поступать, – то боги должны воздать ей за такой подвиг.

Вот почему Цин-чжао заснула тем утром с твердым намерением посвятить себя обучению Си Ванму. Правда, она не позволит, чтобы занятия с Ванму помешали ее работе над разгадкой исчезновения флота на Лузитанию, но все свободное время отдаст девочке, чтобы достойно воспитать ее, помня о жертве, которую та принесла. Да и боги будут ожидать от Цин-чжао того же, ведь они послали ей такую замечательную доверенную служанку.