На самом выходе из пещеры я уже чувствовал мощный напор водяного потока, который буквально вынес меня наружу. Уже потом, сидя в автобусе в мокрых джинсах, я подумал, что, может, все было не так ужасно, как мне представлялось, и нам не грозила серьезная опасность, и все же я был несказанно рад, что нам не пришлось это проверить на практике.

Монсегюр, бывшая крепость катаров, стоит на вершине горы Пог. Подъехать туда на машине никак невозможно. Понятно, что Генри и некоторые другие не очень здоровые члены группы при всем желании не сумели бы преодолеть подъем по крутому склону на высоту 4000 футов. Недельный тур с плотным графиком экскурсий выжал из Генри все силы: он выглядел совершенно измученным. Джон помог ему выбраться из автобуса и подойти к мемориальному камню у подножия Пога. Генри кривился от боли при каждом шаге и тяжело опирался на руку Джона.

Именно здесь, в Монсегюре, в 1244 году состоялось последнее противостояние католиков и катаров. К тому времени Альбигойский крестовый поход длился уже тридцать пять лет, и Монсегюр оставался последним оплотом катаров на юге Франции. Там укрылись около пятисот человек: все, кому удалось уцелеть в ходе жестоких репрессий, направленных на искоренение религиозного движения аскетов, решившихся бросить вызов духовной власти католицизма. Осада крепости продолжалась девять месяцев. В конце концов 1 марта 1244 года Монсегюр сдался католикам, которые, в прямом смысле слова, уже ломились в ворота крепости (им удалось поднять на вершину горы стенобитные орудия). Обитателям Монсегюра, среди которых было лишь несколько десятков солдат, а все остальные – простые работники, женщины и дети, дают две недели на раздумья: либо они отрекутся от своих еретических заблуждений, либо их сожгут заживо. На рассвете 16 марта более двухсот катаров, не пожелавших отречься, приняли мученическую смерть у подножия горы Пог, на глазах у товарищей, оставшихся в крепости. Теперь это место, где состоялось массовое сожжение упорствующих во грехе еретиков, известно как Le Champ des Brules («Поле сожженных»).

Для членов Общества Соньера, интересующихся историей катаров, и особенно для тех двоих, которые, по их утверждениям, были катарами в прошлой жизни, Монсегюр был особенным местом. И для Генри, насколько я понял, тоже. Он привез с собой желтую розу, которую возложил у подножия мемориала. – «В память катаров, мучеников за христианскую веру», – перевел он французскую надпись на камне, усаживаясь на свой раскладной стул, – Потому что они были подлинными христианами, что бы там ни утверждали католики. Сейчас вы поднимитесь к крепости и потом спуститесь той же дорогой, по которой спускались они. Попытайтесь представить, как это было. Больше двухсот человек. Они шли на смерть, держась за руки, и пели песни. Потому что их вера была сильнее, чем страх смерти. Боль и смерть – это ничто по сравнению с божественной истиной. Сейчас многие хвалятся своей верой, кричат о ней во всеуслышание, чтобы все знали, какие они добродетельные и набожные, насколько они преисполнены религиозного pвения, но вряд ли кто-то из них согласится взойти на костер за свои убеждения.

Единственная дорога к замку Монсегюр – узкая, извилистая тропинка – проходит через лес. Солнечный свет, проникавший сквозь листья, ложился на землю рваными желтыми пятнами. Воздух звенел птичьими трелями. Скэбис, как всегда, опережал меня на два-три шага, но я очень старался не отставать. Минут через десять мы вышли из леса. Как я понял, мы преодолели уже половину пути. Причем его легкую половину. Дальше склон стал значительно круче. Из растений остались лишь пучки жесткой травы и какой-то особенно живучий кустарник. Утоптанная земляная тропинка на выходе из леса обернулась каменистой тропой, ее плавные изгибы сделались резче и превратились в изломанные зигзаги. Иногда было трудно понять, где тропинка, а где просто узкий зазор между скалами. Иногда все это напоминало скорее подъем, нежели пеший поход: на отдельных участках дорога так резко взмывала вверх, что приходилось карабкаться, чуть ли не помогая себе руками. Иногда, когда я смотрел вверх на развалины старой крепости, у меня было стойкое ощущение, что мы не приблизились к ней ни на шаг.

Мы со Скэбисом добрались до вершины за сорок пять минут. Почти все дорогу я думал, что мы идем впереди пелетона с приличным отрывом, но уже на подходе к крепости вдруг с удивлением обнаружил, что первыми были не мы, а Джон Миллер. Я так думаю, он обошел нас минут на десять, причем без особых усилий, и теперь поджидал остальных «припозднивщихся» под аркой ворот, сражаясь в заведомо обреченной на поражение битве с сильным напористым ветром, который трепал его длинные волосы и не давал убрать их с лица. Я так думаю, что если прошлые жизни действительно существуют, то в какой-то из них Джон, вероятно, был горным козлом.

Остальные участники нашего горного восхождения подтянулись в течение получаса – мелкими партиями по одному или по двое. Для многих из них, скажем, для тучного великана Ядерного Джо, это было большое физическое напряжение, но, похоже, что все, кто решился подняться, считали, что оно того стоит, пусть даже Монсегюр сохранился значительно хуже чем большинство крепостей и замков, которые мы осмотрели за прошедшую неделю, так что от крепости остался практически только остов. Монсегюр, выстроенный полукругом, в форме бумеранга, оказался значительно меньше, чем я себе представлял. У меня в голове не укладывалось, как пятьсот человек смогли продержаться здесь девять месяцев, осаждаемые неприятельской армией. Главной защитой крепости было ее неприступное положение на вершине горы, но как только католики подняли на гору стенобитные орудия (их подтащили сюда по частям и собрали уже на месте), катары сразу сдались. Собственно, при таком положении дел у них уже не было другого выхода.

Осмотр развалин не отнял много времени. Скэбиса больше интересовал западный склон на задах крепости: сплошное нагромождение валунов и сеть перекрестных каменистых тропинок. В средние века здесь была маленькая деревушка, примыкавшая к стене замка. Согласно легенде, именно по этому склону, который по большей части представляет собой отвесный обрыв, четверо катаров тайком бежали из крепости в ночь на шестнадцатое марта, буквально за пару часов до того, как их товарищи приняли смерть на костре, и унесли с собой некое сокровище. Одни утверждают, что это был сундук с золотом и драгоценными камнями. Другие уверены, что сокровище было скорее духовного свойства. Третьи убеждены, что это был Святой Грааль. Как бы там ни было, эти четверо совершили настоящий подвиг: рискуя жизнью, спустились по веревкам по отвесному склону, в кромешной тьме, в окружении вражеских солдат…

Мы со Скэбисом сидели на каменном выступе под стеной крепости и смотрели на пеструю мозаику полей в 4000 футах внизу. Легкие белые облака проплывали почти на уровне глаз. Мы обсуждали, насколько велика вероятность того, что Moнсегюр – это и есть замок Грааля из средневековых легенд, потом Скэбис заметил, что гигантские валуны, примыкающие к крепостному валу, наверняка притащили сюда специально, чтобы укрепить стены, разговор сам собой перешел на осаду замка.

– Представь такую картину: католики сидят в своем лагере греются у костров и выкрикивают оскорбления в адрес катаров. – Скэбис повернулся лицом к замку, заткнул себе уши большими пальцами и прокричал, шевеля остальными пальцами, как это делают дети, когда дразнятся: – Тру-ля-ля, с нами Бог, а вы все дураки.