Изначально предполагалось проводить испытания на безнадежно больных, однако кто-то из Министерства здравоохранения посетовал, что эталонный боец не обязательно должен умирать в строю, и ряд вполне удачных испытаний на раковых больных пришлось списать, а сами тесты развернуть в несколько другую сторону. Дальше пошли заключенные, чьи сроки выходили за двадцать лет. На подобные испытания, они шли с радостью, и именно тогда начали имплантироваться первые ретрансляционные блоки. Меня тоже до этого не допускали, испытания к которым я была причастна, в основном были из области теории, а потом переносились на механизмы вроде генератора паники или подавителя пси-излучений.

Вслед за удачными экспериментами с приговоренными на поверхность всплыла новая проблема. Сначала думали, что она локальна и персонализирована, однако чем дальше продвигались исследования, тем больше вопросов возникало.

— И что же это была за проблема? — осторожно поинтересовался я. За время монолога я успел успокоиться и собраться с мыслями.

— Если будет угодно, деградация морали. — Василиса, похоже, тоже успокоилась и теперь, с новым интересом поглядывала то на меня, то на хмурящего брови в своей клетушке Дмитрия, стараясь предугадать нашу реакцию.

— Деградация морали? — нахмурился я. — И в чем же это проявлялось?

— Испытуемый переставал считаться с чужими ценностями, от материальных эквивалентов того или иного блага до собственно жизни. Человеческая жизнь переставала, что-либо значить. Перед псиоником, пусть то природный и мегачувствительный, или взращенный искусственно с имплантатом в голове, ставилась задача и предлагалось несколько путей решения, среди которых будущему солдату нужно было выбрать наименее энергозатратный, дешевый и безопасный. Вот только самый простой и очевидный путь начинался только после, для многих, непреодолимого препятствия, вроде раненого товарища или колонны с беженцами, через которых пришлось бы „перешагнуть“ для отстаивания собственных интересов.

— И что? — усмехнулся я, внутренне содрогнувшись от плохого предчувствия.

— Все без исключения, имевшие до этого высокие моральные нормы, выбирали простой путь, — вздохнула Василиса. — Если нужно было преодолеть большее расстояние за меньшее время, отказавшись от транспортировки раненых, то их всегда бросали. Если нужно было пресечь атаку противника, пустив под откос пассажирский поезд, в игровой вариации события, его неизменно пускали под откос, не считаясь с ужасными жертвами. Вот ты, подумай хорошенько, ты остановился хоть раз, когда, вступая в драку с другим, колебался, прежде чем лишить его жизни.

Волна тихой паники накрыла меня с головой и, подхватив, закружила в причудливом вальсе сомнений и иллюзий. Все что говорила девчонка с фото, кстати, не забыть об этом спросить, было правдой. Я не церемонился ни с одним из тех, кто желал причинить вред мне, моим друзья или смешать мои карты, однако так бы я поступил и раньше, еще до появления уродливого шрама у меня на голове.

— Однако была и другая цель.

— И какая же?

— А вот с этим придется повременить. — Василиса покосилась на заверещавшую на плече рацию и вновь посмотрела на меня. — Так ты с нами?

— Ладно, черт с вами. — Печально вздохнул я, внутренне, впрочем, ликуя от того, что вскоре, без особых последствий, я смогу выбраться из тюрьмы и по возможности уйти с поля боя. — Повоюем немного, но ничего не обещаю.

— Хорошо. — Василиса заспешила к стене, вдавила невидимую кнопку. Магнитные замки щелкнули почти синхронно, освобождая проход, и не дожидаясь, пока девица опомнится, мы с пиром бросились наружу. Заминка у Василисы вышла совершенно непроизвольная. Не ожидая, что мы больше не скованы по рукам и ногам, она даже не озаботилась охраной, и в тот же миг, поплатившись за свою опрометчивость, оказалась на земле, припечатанная коленом к бетонному полу.

— Дернешься, убью, — жизнерадостно пообещал я своему потенциальному нанимателю. — Мишаня, обыщи.

Ворох тряпья в углу ожил, и, вынырнув на белый свет, мальчишка сноровисто оказался рядом, а затем его маленькие гибкие пальцы с виртуозностью пианиста заскользили по карманам пленницы.

— Вы… как… но, — писк из-под моего колена почему-то не был похож на ехидный голос самодовольной девицы, что, пользуясь положением, совершенно недавно общалась со мной через решетку. Вот ведь какая ирония. Только что ты хозяин положения, и вот уже все поменялось, и далеко не в лучшую сторону.

— Чисто. — Голос пира был удивленный и обрадованный одновременно. Пока я исполнял акробатические этюды на полу, Дима кинулся к двери и, выглянув, наружу с удовольствием отметил, что коридор пуст.

Однако пира беспокоило другое. Тонкие струйки дыма, стелящиеся под потолком, уверенно заполняли проход сизыми клубами. Горело где-то, тлело, и по-любому было что-то не в порядке. Особенно факт пожара смущал под землей, в замкнутом пространстве.

— Пожар, — сморщившись от неприятного запаха, продолжил пир. — Что делать будем?