Пока я говорил все это, в глазах ее скапливались слезы; она сидела выпрямившись и подняв голову, и казалось, что каждое слово все плотнее затягивает какую-то гайку с винтом на ее воспоминаниях.

— И в результате? — спросила она сдавленным голосом.

— И в результате произошло то, что предсказывала Салли. Майкл О’Коннел был обвинен в тяжком убийстве второй степени. Он, по-видимому, хотел отрицать свою вину также и на суде и держался этого курса до последнего, но, когда полицейские сказали ему, что из этого пистолета был убит не только его отец, но и частный детектив Мэтью Мерфи, и намекнули, что они могут привлечь его к ответственности и за это убийство, он предпочел признаться в том, что сулило меньшее наказание. С их стороны это было блефом. Пули, которыми был убит Мерфи, подверглись слишком сильной деформации для точной судебной экспертизы — следователь признался мне в этом. Но угроза возымела действие. Двадцать лет лучше, чем пожизненное заключение, к тому же через восемнадцать лет возможно условно-досрочное освобождение.

— Да-да, — отозвалась она. — Это нам известно.

— Так что они своего добились.

— Вы так думаете?

— Они легко отделались, вышли сухими из воды.

— Разве?

— Ну, исходя из всего, что вы мне рассказали, это так. А разве нет?

Она поднялась, прошлась по комнате, подошла к буфету и плеснула себе виски.

— Полагаю, в этот час уже можно, — сказала она. В уголках ее глаз дрожали слезы.

Я молча наблюдал за ней.

— Вы говорите, легко отделались? Вы действительно так думаете?

— Ну, их ведь не собираются преследовать в судебном порядке.

— Но разве внутри нас не существует другого суда, где виновность и невиновность вечно взвешиваются на весах? Разве могут люди — в особенности такие, как Скотт и Салли, — легко отделаться от чего-либо?

Я не ответил. Она была права.

— Вы думаете, Салли не рыдает по ночам в холодной постели, где некогда она лежала вместе с Хоуп? А Скотт? Разве не преследуют его поминутно события той ночи? Разве он не чувствует в каждом ветерке запах бензина и горелого мяса? Как он смотрит в глаза молодых людей в аудитории и что при этом творится у него внутри? — Помолчав, она спросила: — Мне продолжать?

Я покачал головой.

— Они до конца жизни будут расплачиваться за то, что сделали, — прибавила она.

— Мне надо поговорить с ними, — гнул я свое.

Она глубоко вздохнула.

— Нет, правда, — настаивал я, — мне надо расспросить Салли и Скотта. Может быть, они и не захотят разговаривать со мной, но попытаться я должен.

— Не кажется ли вам, что надо оставить их в покое наедине с их кошмарами?

— Они же освободились от преследовавшего их кошмара.

— От одного — да. Но сколько еще осталось?

Я не знал, что на это сказать.

Она сделала большой глоток из бокала:

— Итак, мы с вами добрались до конца. Я рассказала вам историю. Я, кажется, предупреждала в самом начале, что это история про убийство?

— Да, вы так говорили.

Она улыбнулась сквозь слезы:

— Я ошибалась. А точнее, я обманула вас. Нет, это не история про убийство. Это история про любовь.

У меня, должно быть, вытянулось лицо, но она не обратила на это внимания и, подойдя к буфету, выдвинула один из ящиков.

— Да-да. Это история про любовь. Она вся построена вокруг любви. Разве эти события произошли бы, если бы Майкла О’Коннела в детстве любили и он понимал бы разницу между любовью и одержимостью? И разве Салли и Скотт не любили свою дочь и не были готовы пойти на все, чтобы защитить ее, защитить любой ценой? А Хоуп? Она ведь тоже любила Эшли, любила с особой силой, чего никто не сознавал. И Салли она любила сильнее, чем той казалось. Она ведь, в общем-то, подарила им всем свободу, — наверное, можно так сказать. И если посмотреть внимательно на все их действия, на все события, происшедшие после того, как Майкл О’Коннел появился в их жизни, то разве все это не свидетельствует о любви — или о ее недостатке?

Я молчал.

Во время этой тирады она вытащила из ящика блокнот и теперь написала в нем несколько строк.

— Чтобы до конца все понять, вам надо сделать еще две вещи, — неожиданно сказала она. — Мне представляется, что вы должны взять одно довольно важное интервью. Получить очень существенную информацию и передать ее.Я рассчитываю на вас.

— Что это? — спросил я, когда она вручила мне листок бумаги.