Кошка дернулась, пытаясь изогнуться и пустить в дело когти, но О’Коннел держал ее крепко. Пройдя в кухню, он вытащил большую сумку на молнии. Эта тварь присоединится к четырем другим в морозильной камере холодильника. Когда их наберется полдюжины, он выкинет их в какой-нибудь мусорный бак подальше от дома и начнет отсчет сначала. Вряд ли старуха способна уследить за каждым из своих питомцев. И разве он пару раз не просил ее уменьшить их количество? Именно ее упрямство служило причиной их гибели, а О’Коннел был лишь орудием судьбы.

Чем дольше Скотт слушал свою бывшую жену, тем сильнее он раздражался. И дело было не в том, что пренебрежительно отнеслись к его интуиции, которая оказалась права. Его злило то, как рассудительно и хладнокровно говорит Салли. Но препираться с ней не имело смысла.

— Я полагаю, — сказала Салли, — и Эшли со мной согласна, что было бы целесообразно, если бы ты приехал в Бостон и, возможно, отвез ее на пару дней к себе домой, где она могла бы спокойно обдумать, какую угрозу может представлять этот молодой человек.

— Хорошо, — ответил Скотт. — Поеду завтра же.

— На расстоянии обычно легче найти правильную точку зрения.

— Это уж тебе виднее, — съязвил Скотт. — И какова же твоя точка зрения?

Салли тоже хотела съязвить в ответ, но передумала:

— Короче, Скотт, ты можешь взять Эшли к себе? Я сама съездила бы за ней, но…

— Но у тебя слушание в суде или какое-нибудь другое дело, которое невозможно отложить.

— Да, так и есть.

— Я съезжу за Эшли. Это, помимо всего прочего, позволит мне наконец толком выяснить у нее, что к чему, и, может быть, мы выработаем какой-нибудь план. Или, по крайней мере, придумаем что-то более конструктивное, нежели бегство из города на два дня. Возможно, мне надо просто поговорить с этим парнем, и больше ничего не потребуется.

— Мне кажется, прежде чем ввязываться в это дело, надо дать Эшли возможность попытаться решить эту проблему самостоятельно. Она должна взрослеть, познавать жизнь…

— Ох, избавь меня, пожалуйста, от этих трезвых и разумных рассуждений! — вспылил Скотт.

Салли ничего не ответила, не желая заводить разговор в тупик. К тому же она признавала, что Скотт в какой-то степени имеет право быть недовольным. Такова была особенность ее мышления. Она рассматривала каждое произнесенное слово как луч света, проходящий через прозрачную призму и распадающийся на множество лучей, каждый из которых значителен. Это позволяло ей с блеском выступать в суде и иногда делало очень трудным человеком в повседневном общении.

— Может быть, мне лучше выехать сегодня же вечером? — предположил Скотт.

— Нет, — тут же откликнулась Салли. — Это внесет элемент паники. Лучше действовать без спешки.

Они секунду помолчали.

— Слушай, — спросил вдруг Скотт, — а у тебя не было подобных случаев?

Он имел в виду ее судебную практику, но Салли поняла его по-своему.

— Был, но только однажды, — ответила она. — Ты мне говорил, что будешь любить меня вечно.

Наши местные газеты в течение нескольких дней освещали событие, которое вызвало широкий резонанс в Долине, где я живу. Тринадцатилетний мальчик-сирота был взят на воспитание в семью и умер при подозрительных обстоятельствах. Полиция и окружная прокуратура вели расследование, активно участвовала в нем и местная пресса, специализирующаяся на уголовной хронике. Но факты по этому делу были столь запутанны и противоречивы, что доискаться до правды не представлялось возможным. Ребенок был убит выстрелом из пистолета, произведенным с близкого расстояния. Приемные родители показали, что мальчик нашел пистолет отца, стал играть им и тот разрядился. Но не исключено, что он вовсе не играл, а совершил самоубийство. Кроме того, на руках и на теле мальчика имелись кровоподтеки недавнего происхождения, наводившие на мысль об избиении, если не о чем-нибудь похуже. А может быть, между ним и одним из родителей произошла схватка из-за пистолета и тот случайно разрядился. И самый худший вариант — это было убийство. Убийство, совершенное в приступе ярости, отчаяния или неутолимой страсти, либо просто-напросто убийство как следствие неспособности справиться с ударами судьбы.

Истина, сдается мне, сплошь и рядом от нас ускользает.

Целую неделю черно-белая фотография погибшего ребенка ежедневно появлялась на газетных страницах. У него была чудесная, слегка насмешливая и застенчивая улыбка и глаза, которые, казалось, обещали большое будущее. Может быть, именно это подпитывало длительный интерес к этой истории, нескоро угаснувший в непрерывно обновляющемся потоке событий. В этой смерти было что-то сомнительное. Попахивало обманом.