— Может быть, и так, — улыбнулся О’Коннел, — а может быть, и нет.

Официантка принесла ему пиво, он залпом выпил половину и опять ухмыльнулся:

— С какой стати, профессор, вы убеждаете меня отказаться от Эшли? Откуда вы знаете, что мы не подходим друг другу? Что вы вообще обо мне знаете? Абсолютно ничего. Может быть, я на вид и не соответствую тому идеалу, который вы для нее выбрали. Я, конечно, не какая-нибудь важная шишка с гарвардским дипломом и на «БМВ» не разъезжаю, если вы об этом, но я очень много чего умею, и Эшли мог бы попасться кто-нибудь гораздо хуже. А то, что я не вашего круга, ни черта, по-моему, не значит.

Скотт не знал, что на это ответить. О’Коннел повернул разговор в направлении, которого он не ожидал.

— Мне вовсе ни к чему знать вас, — сказал он. — Все, что я хочу, — чтобы вы оставили мою дочь в покое. И я готов сделать все, что потребуется, чтобы вы поняли это.

— Я что-то сомневаюсь, — ответил О’Коннел, помолчав. — Все, что потребуется? По-моему, это не может быть правдой.

— Назовите цену, — произнес Скотт холодно.

— Цену?

— Не делайте вид, что не понимаете меня. Назовите цену.

— Вы хотите, чтобы я оценил в деньгах свои чувства к Эшли?

— Перестаньте валять дурака, — бросил Скотт. Ухмылка О’Коннела и его небрежный тон выводили его из себя.

— Я никак не могу этого сделать. И ваши деньги мне не нужны.

Скотт достал из кармана белый конверт с деньгами.

— Что это? — спросил О’Коннел.

— Пять тысяч долларов. За обещание, что вы оставите Эшли навсегда.

— Вы хотите дать их мне?

— Да.

— Я ведь ничего не говорил о деньгах, верно?

— Верно.

— То есть вы даете их мне без всяких просьб и вымогательств с моей стороны.

— Да, в обмен на ваше обещание.

— Я никогда не просил у тебя денег, правда? — обратился О’Коннел к Эшли.

Та покачала головой.

— Я не слышу ответа.

— Нет, ты никогда не просил у меня денег.

О’Коннел взял в руки конверт:

— Значит, если я возьму деньги, это будет подарок от вас, верно?

— В обмен на ваше слово, — сказал Скотт.

— Хорошо, — улыбнулся О’Коннел, держа конверт в руках. — Мне не нужны ваши деньги, но я даю слово.

— Что вы оставите Эшли в покое? Не будете с ней общаться, следить за ней и беспокоить ее?

— Это то, чего вы хотите?

— Да.

Помолчав, О’Коннел спросил:

— Значит, все получают то, что хотят, да?

— Да.

— Кроме меня. — Он, прищурившись, посмотрел на Эшли с таким ледяным выражением, что она даже не могла до конца его понять. Пронзительный взгляд сопровождался широкой беспечной улыбкой, но Эшли показалось, что холоднее этой улыбки она ничего в жизни не видела. — Значит, поездка была не напрасной, профессор?

Скотт ничего не ответил. Он был готов к тому, что О’Коннел швырнет деньги на стол или ему в лицо, и напрягся, стараясь держать себя в руках.

Но молодой человек не стал делать театральных жестов. Он вновь повернулся к Эшли и буквально впился в нее взглядом, так что она невольно поежилась.

— Знаешь, что пели «Битлз», когда твой отец был молодым?

Она покачала головой.

— «За деньги любовь не купишь».

Не спуская глаз с Эшли, он сунул в карман конверт с деньгами, совершенно сбив их с толку, и произнес:

— Ладно, профессор, выпускайте меня. Думаю, на обед я все-таки не останусь, но за пиво спасибо.

Скотт поднялся, и О’Коннел проворно выбрался из кабинки и, встав в проходе, снова выразительно посмотрел на Эшли. Затем, усмехнувшись, резко повернулся и быстро вышел из ресторана.

Они молчали почти целую минуту.

— И как это понять? — спросила Эшли.

Скотт не ответил. Он не знал, что и подумать. В это время к ним подошла официантка.

— Значит, обед на двоих? — спросила она, вручив им меню.

Около дома Эшли ночные тени перемежались с отдельными лучами света, исходившими от уличных фонарей и безуспешно пытавшимися бороться со сгущавшейся осенней темнотой. Припарковаться было негде, так что Скотт остановил свой «порше» около пожарного крана. Не выключая двигателя, он повернулся к дочери: