Принц уставился на нее, похоже, сраженный этими ее словами больше, нежели всем остальным.

— Я бы отправилась с тобой, если б могла. Но меня совсем недавно отослали назад домой. Впрочем, что тут говорить… — пожала она плечами. — Отправляйся. Если поспешишь, то еще дотемна доберешься до границы.

Принц не ответил. Он слегка поправил на поясе клинок, подтянул ремень, затем подступил к Красавице ближе, глядя на нее с высоты своего роста.

Она позволила себя поцеловать, потом коротко пожала его руку.

— Так ты пойдешь туда? — очень тихо спросила она и, не дожидаясь ответа, проговорила: — Если да и если встретишь там принца Лорана, передай ему, что я его помню и люблю. И Тристану тоже скажи…

Напрасные слова и совершенно напрасная попытка связаться с теми, кого навсегда у нее отняли!

Однако принц, казалось, бережно запомнил ее послание. Наконец он покинул комнату, быстро сбежал по лестнице. Красавица вновь осталась одна в своих залитых солнцем покоях.

— И что мне делать? — вздохнула она. — Что мне теперь делать?

И горько заплакала.

Она вспомнила, с какой легкостью удалось Лорану из раба сделаться господином. У нее из этого ничего не вышло. Слишком уж она завидовала тому страданию, что сама же причиняла, слишком жаждала сама порабощения. У нее не получилось пойти по пути Лорана. Не удалось ей и последовать примеру беспощадной леди Джулианы, которая быстро, и глазом не успели моргнуть, прошла путь от нагой невольницы до госпожи. Красавица вздохнула. Может, ей просто недоставало такой широты духа, какой обладали Лоран и Джулиана?

Но смог бы Лоран так же просто вернуться в ряды обычных невольников? Наверняка их с Тристаном покарали самым ужасным образом. Интересно, как там сейчас Лоран? Если б только знать! Ей бы хоть самую крупицу тех наказаний, что сейчас выносит он!

Когда наступил вечер, Красавица покинула замок. В сопровождении фрейлин и нескольких придворных, которые следовали за ней по пятам, она прошлась по городку. Люди на улицах останавливались поклониться ей в пояс. Женщины выходили к дверям своих домиков, дабы издалека выразить ей свое почтение.

Принцесса разглядывала встречные лица. Невозмутимые, уверенные в себе фермеры, деловитые молочники, богатые горожане, вышедшие прогуляться. Интересно, что таится у них в душе, в самых ее глубинах? Неужели ни один из них не грезит о том невероятном чувственном мире, где страсти буквально раскаляются добела, где царят диковинные и обязательные для всех ритуалы, раскрывающие самую суть, самое таинство плотской любви? Неужели никто из этих простолюдинов в глубине души не испытывал острой потребности в подчинении господину или в полном покорении себе раба?

Обычное, ничем не примечательное существование.

Не прятались ли под этой бесстрастной оболочкой хитрые лжецы, которых она могла бы при желании разоблачить, решив-таки пойти на подобный риск? Но, приглядевшись внимательнее к молоденькой служанке, задержавшейся в дверях трактира, или к солдату, который даже спрыгнул с коня, чтобы поклониться ее высочеству, она увидела на их лицах разве что маски обычного, подобающего к ней отношения, отработанные взгляды и позы, какие неизменно наблюдала Красавица у своих фрейлин и прочего придворного окружения. Всем им было предписано выказывать ей почет и уважение как принцессе, в то время как она, согласно закону и традициям, обязана была соответствовать своему высокому положению.

И вот, страдая в душе, Красавица уныло двинулась обратно, в свои одинокие покои.

Она печально села у окна, сложив руки на каменном подоконнике и опустив на них голову, и стала грезить о Лоране, обо всех тех, кто остался для нее в далеком прошлом; о богатом и поистине бесценном воспитании души и тела, так внезапно прерванном и теперь утраченном навеки.

«Мой милый юный принц, — вздохнула она, вспомнив недавно отвергнутого искателя. — Надеюсь, во владениях королевы Элеоноры тебя ждет редкостный успех. А я ведь даже не подумала спросить, как твое имя…»

(Рассказ Лорана)

Этот наш первый день в конюшне среди «пони» имел довольно важные последствия, и все же настоящие уроки новой жизни я постиг лишь со временем — с постоянной, каждодневной муштрой в конюшне и разными мелкими нюансами моего долгого и непростого служения.

Я много вынес на своей шкуре разных мучений, однако с нынешним моим существованием, казалось, не могло сравниться ничто. И я не сразу уловил значение того, что нас с Тристаном приговорили к этому на целых двенадцать месяцев, не разрешив отправлять нас на публичные наказания вроде здешней «вертушки», или ублажать солдат в трактире, или какие другие развлечения.