Раздался убийственный стук. На Пат было жалко смотреть. Меня же стал разбирать смех. Ну какого черта, спрашивается, Мария оказалась здесь, а не в Паттайе? Неужто следит? На старого козла довольно простоты?

Я открыл дверь. Мария, насмешливо глянув на меня, вошла с видом хозяина положения. Я пошел следом, представляя, какое сейчас будет выражение лица новой гостьи.

— Да, я не теряю времени даром! — поспешил я опередить реакцию Марии.

— Я вижу, — даже не кивнув Пат, произнесла она. — Из какого борделя ты ее вытащил?

Бедная Пат напряженно улыбалась.

— Не хами. Эта девочка не сделала тебе ничего плохого.

— Зато тебе много хорошего. — Она кивнула на кровать, наспех заправленную.

— Ты никак приревновала? — поинтересовался я, закуривая. — Хочешь выпить?

Она промолчала, а потом ее как прорвало:

— Дурак ты, ничего не понимаешь в женщинах! Проводи меня! Она пусть остается…

Втроем мы молча вышли на улицу, сели в такси, дежурившее у входа. Мария села впереди, мы с Пат — на заднее сиденье. Я, стыдясь, незаметно протянул ей несколько долларовых бумажек. Она вспыхнула, отвернулась и что-то произнесла на своем языке. Через несколько минут она остановила машину и вышла, коснувшись на прощание моей руки. В полном молчании мы доехали до «Royal River».

— Гордая девочка, денег не берет, — заметила Мария, выходя из такси.

— Иные из «порядочных» проститутке в подметки не годятся.

— Зайдешь ко мне? Не бойся. Этого от тебя не потребуется… Надо поговорить.

Когда мне предлагают поговорить, я никогда не спрашиваю, о чем. Человека нельзя подталкивать или поторапливать. Раз он решил открыться в чем-то, лучшее — это набраться терпения и постараться понять, посочувствовать, вникнуть. Ведь так часто человеку нужно всего лишь, чтоб его выслушали. Мне вдруг стало неудобно за мои кобелиные похождения. Ведь когда такие девчонки, как Мария, решаются провести с тобой ночь, это не просто так, не игра, это очень важное, особенное, ко многому обязывающее… Мы ехали в лифте, она избегала смотреть на меня.

— Ты извини, что так получилось, — глухо сказал я.

— Да ничего… Я сама виновата. Не следовало приезжать без предупреждения. Мы ведь свободные люди…

Она открыла дверь номера, похожего на мой, прошла первой, я вслед за ней.

И что-то тяжелое, разрывающее обрушилось на мою голову…

Очнулся я, почувствовав, что на лицо мое, на воспаленные глаза льется вода, заливается в ноздри. Темный силуэт возвышался надо мной, именно он держал бутылку. Я лежал на ковре со связанными за спиной руками. Чувствовалось, что это хорошо вымоченный ремешок.

Слишком суровая расплата за «измену». Мария сидела в кресле и, увидев, что я очнулся, встала и вышла на балкон.

— Очухался? — услышал я знакомый голос с легким кавказским акцентом.

Шамиль сбрил бороду, постригся, короткие усики и летний костюм щеголевато дополняли друг друга. Он значительно помолодел и походил сейчас на былого сержанта Шому, а не на мусульманского террориста.

— Где документы?

— Какие документы? — прохрипел я, пытаясь подняться.

— Не придуривайся, командир! Такими вещами не шутят! Я тебя не застрелил в Первомайском, пожалел. Ну, а сейчас базара не будет. Или ты скажешь, где документы этой девчонки, или будет что-то страшное… Подумай, зачем тебе умирать? Ведь мы всегда неплохо ладили, все же вместе воевали в Афгане…

«Как же они догадались?» — с болью подумал я и тут же понял. Нет ничего проще… Последний, кто общался с Ксенией Черныш, был я, на ее похороны приезжал… Мария меня первая и вычислила… Ну, и гадина же! Нет ничего хуже доброты к униженному противнику. Все — игра, а теперь она отсиживается на балконе, нервишки бережет, не хочет, чтобы я прошелся по ее адресу черным матом.

— Что — смелый джигит, молчать будешь? — продолжил Шома.

Я не ответил и с тоской уже настраивался на негероическую смерть. В любом случае не отвертеться. Беспредельщики всесильны, их система непобедима, денежный бог — жизнь и смерть на одних весах. Скажу я правду или нет — меня уничтожат. Но если они прознают, что документы у Сидоренко — ему тоже не жить. Вот какую веревочку протянула мне с того света Ксения Черныш. Эх, слишком глубоко вошел в мои запястья ремешок, не разорвать. Ведь сам учил Шому Раззаева, как связывать пленных, чтобы они и не пытались освободиться…

Я сидел, прислонившись к тумбочке, он, больше ничего не спрашивая, подошел, ударил ногой в живот. От неожиданности я задохнулся, боль скрутила меня, обидно было: неужто мерзавец думает, что из меня что-то можно выбить? Тут же почувствовал резкий укол в мышцу руки, попытался отдернуться, но тщетно. Негодяй засадил мне под кожу иглу и с силой выдавил содержимое шприца. Закончив, выдернул, с удовлетворением рассмеялся.

— Цивилизованно убиваешь? — выкрикнул я в бешенстве.

Подошла Мария, глядя поверх моей головы, протерла руку ваткой, смоченной одеколоном. Вот это уже было верхом садизма.