— Да, дед когда-то лихой рубака был, — отсмеявшись, сказал Трим. — Он нас с Рамусом еще пацанами порол, как нашкодим. Силен был мужик, сдает, правда, в последнее время.

— За его здоровье, долгих лет ему жизни! — поднял я кружку.

— За здоровье! — поддержали меня братья.

«Наздоровкались» они в тот вечер, словами не передать, да еще и меня, мальчишку, слегка подболтали, я хоть и чисто символически, но тоже был веселенький. Ну и, как водится, потянуло на общение с женским полом, есть у нас мужиков старинная традиция: «Выпил? Немедленно признайся кому-нибудь в любви!» Обязательное условие — утром про это даже не вспомнить.

— Парни, я вас умоляю, только не к баронессе фон Каус! — Рамус закинул меня себе на шею, а Трим, пошатываясь, пер какую-то балалайку местечкового пошива, уверяя меня, что играет на ней как бог. — Прирежет, как пить дать! Парни, одумайтесь!

В простынях, как римляне в тогах, наши благородия под вечер выползли из бани, ища общения. На свою голову я поддержал их пробудившуюся страсть к песнопениям, исполнив на бис пару раз «Очи черные», с запозданием понял, что разбудил в них нездоровую тягу к приключениям, с ходу смекнув, кому в замке можно адресовать фразу: «Очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные». Да, только южанка Лесса подходила к этой песне.

— Парни, поворачиваем назад, она так мечом фьють-фьють, что мало не покажется. — Сидя на шее покачивающегося Рамуса, я все еще безнадежно пытался прикрыть свой тощий зад простынкой.

— Не сцать! — Твою дивизию, даже сквозь время и пространство мужики пронесли эту присказку всех приключений и неприятностей. Трим, стукая балалайкой по ступенькам, ущипнул какую-то служанку за зад, уже пятую или шестую по счету. — Мы все понимаем, правда, Рамус?

— А то! — отозвался мой Боливар. — Мы-то сразу все поняли!

— Вы бы меня просветили, чтоб и я понял. — Я учтиво и успокаивающе кивал каждой взвизгнувшей девице, до которой смог дотянуться гогочущий Трим.

— Это — любовь, барон! — воскликнул Рамус, стукнув меня при входе в двери головой о верхнюю притолоку. Мало того что высокий сам, так он еще пьян в дымину, с ужасом я подумал еще, наверно, о десятках трех, может, четырех дверных проемов, ожидающих впереди.

— Какая еще любовь? — Я растирал ушибленный лоб.

— Большая! — Рамус.

— Настоящая! — Трим.

— Ты втюрился по самое «не могу» в нее! — Оба гоготали.

— Уж мы-то знаем. — Рамус.

— А то, все понимаем! — Трим.

Дальше они заплетающимися языками поведали мне политику партии по вопросу взаимовыручки со стороны старших опытных товарищей, всегда готовых просветить молодежь на нелегком любовном фронте.

— Ты, если че не знаешь, спрашивай. — Трим отвлекся от прислуги, бренча своим музыкальным инструментом, видимо, после пары лестничных пролетов тот нуждался в легкой настройке.

— Да, спрашивай, потому как мы тебя только до постели доведем, дальше — сам! — залился смехом Рамус, тут же поддерживаемый братцем.

Вот кони, ну надо же было им пива так налакаться, хотя стоит отдать им должное, в каждом, наверно, литра по четыре сидит, а то и больше, с утра, считай, квасят. Взять да шваркнуть обоих кулаками воздушными и свалить по-тихому? Нет, стыдно, вроде вместе сидели, братались, друзья-товарищи вроде как. Вот же незадача, придется песни петь баронессе, если та, конечно, не поубивает нас ко всем чертям.

В общем, долго ли коротко, но пока я уворачивался от дверных косяков и свечных люстр, братцы, поплутав по коридорам, доставили меня к запертым дверям комнаты. Как истинный аристократ, Трим, все еще бренча на своем инструменте, стукнул ногой в запертую дверь.

— Кто там? — послышался с той стороны испуганный голос. — Подите прочь, я никого не жду!

— Открывай, прекрасноглазая! — заорал, казалось, на весь замок Рамус.

— Пришел воздыхатель твой ненаглядный! — заорал ему в тон Трим. — Будем сейчас в любви тебе признаваться!

— Пошли вон, пьянь поганая! — тут же пришел ответ с той стороны.

— Что она сказала? — задумчиво осведомился у своего брата Трим.

— Кокетничать изволят, — с высоты своего опыта веско высказался Рамус. — Флиртует с нами, понимаешь ли.

— А-а-а! — воскликнул просвещенный Трим, со всей дури вмазав ногой в дверь. — Открывай сейчас же! Не ставь у любви на дороге заслонов!

— Парни, спокойней, дама стесняется, — попытался я охладить их пыл.