— Миртль! Ради Бога! — заговорил он нормальным голосом.

Но она негодующе продолжала:

— А мой отец потворствовал всему этому, не заботясь ни о моих чувствах, ни о моей чести.

Он слегка наклонил вперед голову и сказал спокойно:

— Ваш отец — ворноподданный короля.

— Да, он верен королю, и больше ни единому человеку на свете. — Миртль подошла к стулу и бессильно опустилась на него. — О Господи! Вы оба воспользовались моей глупостью. Теперь я понимаю, кем была. Несчастная дура!

Он приблизился к ней сзади и положил руки на спинку стула. Руки его, как и лицо, были окрашены чем-то коричневым. Он легонько дотронулся до ее плеча, она вздрогнула и отпрянула. Ошибиться было невозможно — его прикосновение вызывало у нее омерзение. Миртль тотчас встала, повернувшись к нему лицом.

— Ваша наглость зашла так далеко, что вы пришли сюда, в этот дом! Что вам здесь надо?

Пристально уставившись на нее, Мендвилл ответил вопросом на вопрос:

— А вы не знаете, почему я здесь? Это не ваша затея?

— Моя затея? Безумец!

— Вы ничего не говорили вашему мужу о Джонатане Нилде?

— Я? — изумилась Миртль. — Жаль, Господь не надоумил меня это сделать.

— Вы уверены, что каким-нибудь неосторожным словом…

— Да, уверена. Уверена! — Негодование и нетерпение смешались в ее восклицании. — Однажды я даже солгала в присутствии мужа, вынуждена была солгать генералу Молтри. Он спросил меня, встречала ли я вас — то есть, Нилда — в отцовском доме, и я призналась, что встречала, но притворилась, что вы не вызвали у меня никаких подозрений. О! — она стиснула руки. — Вы потеряли всякую совесть и стыд…

— Совесть, — невесело усмехнулся Мендвилл. — Я пришел не по собственной воле, уверяю вас. Мне предложили прийти, и я не посмел отказаться — меня все равно привели бы насильно. Фактически, меня вынудили.

— Кто вынудил? — спросила она, затаив дыхание.

— Ваш муж. Приглашение исходило от него. Я вообразил… впрочем, это не играет роли. Выгляните в окно, и вам станет ясно, как обстоят дела в действительности. В саду вышагивает часовой с примкнутым штыком. Гарантия, что я не выпрыгну в окно. Они, очевидно, подозревают, что я не совсем табачный плантатор. Но раз вы утверждаете, что не проговорились, я спокоен. У них нет никаких доказательств, и, полагаю, я смогу убедительно разыграть свою роль.

— Разыграть роль?

— Квакера Нилда.

Миртль безрадостно рассмеялась.

— Вы думаете, вам позволят ее играть? Вы думаете, я и теперь, когда вы нарушили свое обещание, по-прежнему буду молчать и обманывать своего мужа?

— А как же иначе?

— Что вы сказали? — поразилась она.

— Ну, да. Как же иначе? Неужели вы теперь осмелитесь меня выдать? Осмелитесь? Разве вы не понимаете, что, сделав это, выдадите себя? Вы признаете себя соучастницей. — Мендвилл подождал эффекта, произведенного на нее этими словами, и вроде бы нехотя пояснил, что он имел в виду: — Вы признали, что встречали Нилда в доме отца. Никто вам не поверит — и в первую очередь муж, — что вы меня тогда не узнали. Какие они могут сделать выводы из вашего умолчания? И что они подумают о ваших постоянных визитах к отцу? Приверженность сэра Эндрю английскому королю слишком хорошо известна. Миртль, дорогая моя, подумайте хорошенько, что вы делаете, прежде чем бессмысленно погубить нас обоих. Ведь вы наверняка погубите себя вместе со мной, а возможно, потянете за собою и мужа. Чего вы этим добьетесь? По-моему, это весомое соображение, и если у вас нет никаких других, не отметайте его — по крайней мере, заведомо. Обдумайте все, прежде чем совершить непоправимое.

— Боже Всевышний! — вырвалось у нее. — Вы подло заманили меня в ловушку!

— Но дорогая! — Мендвилл пожал плечами и меланхолично улыбнулся, — не стоит сгоряча бросаться такими словами…

— Я хранила молчание и пощадила вашу жизнь, а вы за добро отплатили мне злом.

Он решил, что пришло время напомнить:

— Мне казалось, вы возвращали старый долг, поняв, что это — самое малое, чем вы мне обязаны. Вы уверены, что вернули этот долг сполна?

— Абсолютно. Так же, как и в том, что не собираюсь больше лгать.

— В этом нет необходимости, — холодно заметил Мендвилл, — вы и так запутались настолько, что спастись уже не удастся ни вам, ни вашему мужу.

— Моему мужу? Вы повредились умом, должно быть.

— Вот как? Представьте на минутку — меня арестуют. Вслед за этим арестуют вас…

— Почему? Вы тоже намерены меня выдать?

— Выдав меня, вы выдадите себя сами — помните об этом. Вас спросят: давно ли вы узнали, кто скрывается под именем Нилда? Меня спросят о том же. Вправе ли вы ожидать от меня милосердия, которого сами не проявили?

Миртль онемела от изумления, потом опомнилась и заговорила, сжав кулаки:

— О-о! Каков подлец! Подлец! Кажется, я начинаю вас узнавать. Видно, Гарри был прав с самого начала. К несчастью, я не хотела его слушать. С чего я, собственно, взяла, что капитан Мендвилл — благородный и великодушный рыцарь? Не он ли сам так ненавязчиво и скромно на это намекал? Ну и дура!

Мендвилл вздрогнул; она заметила, как внезапно задрожали его губы и побелели, даже под слоем краски, щеки. Однако он все же отменно владел собой и сказал твердо, даже с достоинством: