Шрифт:
Дождь почти перестал, ветер тоже стих. Капли воды кривыми струйками ползли по стеклу. Она вышла на улицу и остановилась на крыльце, ища по карманам плаща сигареты. Болдырев выскочил из машины и подбежал к ней.
— Ну что? — коротко спросил он.
— Жить будет, — успокоила его Валандра.
Утро следующего дня для Вершининой началось в восемь часов с разговора с Мещеряковым. Она рассказала своему дотошному шефу об инциденте с Алискером. Мещеряков, выждав долгую паузу, вперил свои маленькие водянистые глазки в Вершинину и спросил:
— Думаешь, это случайность?
— Ну что ты, Миша, я не первый год работаю. — Она закурила, — я же тебе сказала, что за этой пленкой еще кто-то гоняется. Нетрудно предположить, что это тот, кто знает о ее существовании. Нет сомнений в том, что это тот самый, как ты говоришь, мистер Икс с вечеринки, который дал задание сфотографировать Дыкина в компании с Шаровым. Это мог быть человек одного уровня с Шаровым, и никак не меньше.
— В любом случае, если этот мистер способен устраивать такие аварии, дело принимает серьезный оборот, — торжественно, точно открыл Америку, изрек Мещеряков.
— А мы что, привыкли в бирюльки играть? Я тебе сразу сказала, что за двадцать кусков придется попыхтеть. Или ты думаешь, что это первый случай, когда мои люди своей жизнью рискуют? — обиженно сказала Валандра, выпуская дым в потолок.
— Да ладно тебе, Валентина, тебе, прям, ничего сказать нельзя. Что-то ты очень чувствительная стала…
— Это плохо? — с вызовом спросила Вершинина.
— Неплохо, если тебе это не мешает с людьми общаться и работать.
— Могу тебя, Миша, заверить, что это не бабская сентиментальность и не уязвленное самолюбие! Просто я немного устала. А тут еще с Максимом что-то творится… Да и за Алискера я вчера перенервничала…
— Может, по стопарику? — Мещеряков выпятил губы. — Ну че молчишь?
Он открыл сейф, достал оттуда початую бутылку «смирновки» и две рюмки. Потом прошел к холодильнику, вынул банку ветчины и тарелку, на которой аппетитно сочно краснели соленые помидоры.
— В собственном соку! — причмокнул толстыми губами Михаил Анатольевич. — Вот и мы с тобой в собственном соку варимся, а, Валентина?
— Пришла сегодня на работу пораньше, хотела поразмышлять в тишине, так нет же, разве Михал Анатолич даст…
— Давай, давай, подсаживайся. Щас твою меланхолию как рукой снимет, можешь уж мне поверить. Да ты не бойся, у меня «Уинтафреш» есть, термоядерная!
Мещеряков лихо вскрыл консервную банку и разлил водку по рюмкам.
— Неплохо ты, Миша, устроился… — усмехнулась Валандра, усаживаясь за стол.
— Сам о себе не позаботишься… Ну, хватит демагогию разводить, — он поднял рюмку.
Вершинина взяла свою.
— Это из запасов Тамары Петровны? — осторожно постучав по хрустальному стопарику, поддела она шефа.
— Фу-ты, Валентина! В такой знаменательный миг, ты, понимаешь… Ну ее к лешему, Тамару Петровну! Устроила мне сегодня истерику…
— А что такое?
— Да я Ладу ее не выгулял, ну она в переднем углу и наложила прямо на ковер, ха-ха! — Из глаз Мещерякова брызнули слезы. — Ну, — выдохнул он, — за тебя! Хоть ты иногда строптивость свою проявляешь, а че греха таить, люблю я тебя!
Мещеряков одним махом опрокинул содержимое рюмки в рот. Крякнув от удовольствия, он впился своими губами-лепешками в сочную помидорину. Сок заструился у него по подбородку.
— А ты че рот полощешь? Выпей и дело с концом!
Вершинина осушила рюмку и взяла кусочек ветчины.
— Эх, хороша «смирновка», мягкая, как женские ягодицы! — попробовал сострить Мещеряков.
Вершинина рассмеялась.
— Ты, Миш, поэт!
— Ты лучше мне скажи, — резко сменил тему разговора Михаил Анатольевич, — что делать собираешься?
— Рыбакову искать.
— А конкретнее? Сегодня, например? — Мещеряков снова наполнил рюмки.
— В агентство поеду сама, а если что с работой и друзьями-знакомыми Рыбаковой прояснится, Толкушкина с Колей Антоновым пошлю. На обратном пути к Алискеру заскочу и в школу наведаюсь.
— Горячий график! А я-то думаю-гадаю: куда ты так расфуфырилась, а ты, оказывается, в агентство модельное собралась. Хороша ты мать, хороша, — Мещеряков удовлетворенно посмотрел на Валандру. Ну, давай еще по одной?