Спутник Тайсона – значительно моложе и учтивее него – снял шляпу и с мальчишеским пылом пожал виконту руку. У ирландского родственника Луизы, выглядевшего не старше двадцати лет, были мягкие золотые кудри, веселые голубые глаза и лицо ангела.

– Девлин? – переспросил Блэр Бересфорд. – Боже правый. Это честь, милорд, действительно честь для меня. Так вы знали Мэтта еще на Пиренеях? – Юноша со смешком глянул на приятеля: – Надо же, ты никогда мне не рассказывал.

– Наше знакомство было… непродолжительным, – ответил Тайсон, дернув мускулом на мощной челюсти.

Себастьян заметил ожидавшего внизу у коляски Тома. Худенькая фигурка грума с ничего не выражавшим лицом неподвижно стояла у голов лошадей, только взгляд перебегал с одного мужчины на другого.

– Джентльмены, – попрощался Девлин, коснувшись полей своей шляпы.

Не оглядываясь, он спустился с крыльца, вспрыгнул на высокое сиденье коляски и взял вожжи, бросив Тому:

– Дадим лошадям пробежаться.

Мальчишка поторопился занять свое место на запятках, и серые рванули вперед.

– Вы его откуда-то знаете? – поинтересовался Том, когда Себастьян с бешеной скоростью пустил лошадей вверх по улице. – Того, здорового?

– По Испании. Он служил в Сто четырнадцатом пехотном полку, хотя, судя по всему, уже бросил военную службу.

– Чевой-то мне показалось, не шибко он был рад свидеться с вами, – высказал свое наблюдение грум. – Я б сказал, нисколечко не рад.

– Вероятно потому, что в нашу последнюю встречу я председательствовал на судившем его трибунале.

– А чего он сделал?

– Согласно вердикту моих сослуживцев-офицеров, ничего. Его оправдали. А обвиняли в ограблении и убийстве молодой испанки и двоих ее детей.

Себастьян весь день уклонялся от мыслей об этом, однако понимал, что пришло время посетить находившийся на Тауэр-Хилл хирургический кабинет своего давнего друга, Пола Гибсона.

Гибсон, бывший полковой врач Двадцать пятого легкого драгунского полка, познал многие тайны жизни и смерти, наблюдая в непосредственной близости бесчисленные раздробленные, изрубленные, обожженные и искалеченные на полях сражений тела. Французское ядро оторвало самому доктору ногу до колена, оставив ему мучения от фантомных болей и пристрастие находить облегчение в маковой настойке. Теперь Пол делил свое время между преподаванием анатомии при больницах Святого Томаса и Святого Варфоломея и приемом в собственном небольшом хирургическом кабинете неподалеку от высящихся бастионов лондонского Тауэра.

Бросив экипаж под присмотром Тома, Девлин пробрался узким проходом вдоль старинного каменного дома доктора и направился в конец неухоженного двора к небольшой постройке, где Гибсон выполнял вскрытия. Там же хирург подпольно анатомировал тела, выкраденные с городских погостов бандами темных личностей, именуемых «воскресителями». Закон запрещал иссечение человеческих трупов, делая исключение лишь для казненных преступников, а это означало, что врачу, желавшему совершенствовать свое мастерство или расширить понимание человеческой анатомии и физиологии, ничего не оставалось, как только иметь дело с похитителями мертвецов.

Ступая проторенной в буйной траве тропинкой, виконт услышал отдаленный громовой раскат, ощутил шлепанье дождевых капель. Воздух наполнился запахом влажной земли и смерти. Дверь постройки была оставлена открытой. Сквозь проем Себастьян увидел бледное мужское тело, простертое на гранитном анатомическом столе. Это лежал Рис Уилкинсон, и, судя по всему, хирург только за него взялся.

– А вот и ты, мой мальчик, – осклабившись, поднял глаза Гибсон, когда приятель остановился на пороге.

– Что-нибудь обнаружил? – поинтересовался Себастьян, стараясь не слишком присматриваться к тому, что делает анатом с трупом. Сен-Сир шесть лет провел, сражаясь за короля в Италии, Испании и Вест-Индии. Он видел смерть во всех ее наиболее уродливых, раздирающих душу и выворачивающих желудок проявлениях. Он и сам убивал – больше раз, нежели мог припомнить. Но когда дело доходило до разрезанных, искромсанных, выпотрошенных мертвых тел, Девлин не обладал спокойным безразличием Гибсона. Особенно когда тело принадлежало человеку, которого Себастьян числил своим другом.

– Ну-у, – протянул хирург, – я только начал. Был на коронерском дознании, которое шло дольше, чем следовало. Печень и селезенка увеличены – вот и все, что могу сообщить на данный момент. Хотя это характерный симптом для больных вальхеренской лихорадкой.

– Рис говорил мне буквально несколько недель назад, что преодолел худшую стадию.

– Боюсь, преодолеть этот недуг невозможно, – возразил доктор. Он был всего на пару лет старше Себастьяна, однако непрестанно испытываемая боль углубила морщинки возле зеленых глаз ирландца, посеребрила темные волосы на висках и сделала тело сухопарым и жилистым. – Заметь, я не утверждаю доподлинно, будто Уилкинсона убила лихорадка. Мне еще нужно проверить несколько моментов. – Гибсон помолчал. – Как его жена переносит все это?