Все еще оставался открытым вопрос, следует или нет осуществить наступление на Москву в этом году. Гитлер был против, но уступил настояниям сухопутных войск. 6 сентября Йодль передал войскам директиву Гитлера № 35. В ней говорилось о проведении «решающей операции против группы армий Тимошенко, которая безуспешно ведет наступательные действия перед фронтом группы армий „Центр“. Она должна быть решительно разгромлена до наступления зимы в течение ограниченного времени, имеющегося еще в распоряжении [… ]. После того как основная масса войск группы Тимошенко будет разгромлена в этой решающей операции на окружение и уничтожение, группа армий „Центр“ должна начать преследование противника на московском направлении [… ]»{241}. Выражалась уверенность в том, что в результате данного сражения у врага больше не будет значительных сил для обороны своей столицы{242}. Об этом докладывалось и при обсуждении обстановки.

2 октября Гитлер выехал в Берлин на открытие очередной кампании «Зимней помощи» и, как обычно, обрушился в своей речи с резкими нападками на Англию. Говоря о походе на Россию, он утверждал, что на сей раз не только Германия, но и вся Европа была «на волоске» от грозившего уничтожения большевизмом. «Я смею это сказать сегодня потому, что этот противник уже сломлен и больше никогда не поднимется. Он сосредоточил также и против Европы такую силу, о которой, к сожалению, большинство не имело да не имеет и ныне никакого представления. Это стало бы вторым нашествием монголов нового Чингизхана».

Закончив речь, фюрер сразу же выехал обратно в Восточную Пруссию. Он полностью был захвачен событиями на Восточном фронте. Двойное сражение на окружение войск противника под Брянском и Вязьмой (2-12 октября) должно было создать благоприятные исходные позиции для дальнейшего наступления. Итоги его были огромны. Взято свыше 600 тысяч пленных, захвачено множество танков и орудий. Казалось, путь в русскую столицу открыт. Но тут, несколько ранее обычного, начался период осенней распутицы. К тому же немецким войскам требовалось время для пополнения. До этого дело так и не дошло. Многие соединения, в большей или меньшей мере, завязли в грязи и трясине. Русские воспользовались временем для того, чтобы быстро залатать бреши наскоро сколоченными частями и возобновить сопротивление. Таким образом, пришел конец продвижению немецких войск. С этого момента на основе ложных слухов и глупой болтовни стал все шире распространяться пессимизм, всякими различными путями докатившийся до Ставки и самого Гитлера.

В конце сентября произошло большое изменение в управлении протекторатом Богемия и Моравия, вызвавшее много разговоров. Обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих фактически сменил барона фон Нейрата. У Гейдриха имелась репутация способного и решительного эсэсовского фюрера, а его первые же меры по разгрому чешского движения Сопротивления лишь подчеркнули сам собою сложившийся образ радикального и бескомпромиссного национал-социалиста. С ближайшими своими задачами в Праге он справился с большой сноровкой, отнюдь не прибегая к одним только жестким полицейским способам. Гейдрих добился того, что эта область оставалась спокойной, военное производство шло без помех и стали возникать позитивные отношения между немцами и чехами.

Пока в России шла серия богатых успехами боев, в Северной Африке Роммелю пришлось испытать значительные неудачи. Английские войска были усилены; с германо-итальянским братством по оружию не очень-то ладилось. Имелись и серьезные трудности со снабжением. Таким образом, летом 1941 г. дела у Роммеля сложились неблагоприятно, и он, не выдержав натиска американцев, вынужден был отступить. Известия из Африки Гитлер особенно серьезно не воспринимал. Зная Роммеля, он верил, что тот однажды перейдет в наступление даже и без крупных подкреплений.

С самого начала похода на Россию у меня, собственно, каких-либо особенных задач не имелось. Люфтваффе с ее обновленными соединениями была перебазирована на Восточный фронт; в первые дни этой кампании она атаковала аэродромы русской авиации и разбила ее соединения. Дальнейшая деятельность люфтваффе в значительной мере заключалась в поддержке сухопутных войск. Тут особенно отличился 8-й авиационный корпус генерала барона фон Рихтхофена, что объяснялось в первую очередь самой личностью этого генерала. Он целыми днями находился в небе, летал сам – большей частью на «Шторьхе» – от одной горячей точки к другой и, таким образом, был в курсе дел на земле получше иного командира армейского корпуса или командующего армии. Иногда это приводило к стычкам, в которых он чаще всего одерживал верх. Лично я в эти летние месяцы часто находился в соединениях люфтваффе, и у меня сложилось впечатление, что сухопутные войска проворонили не одну хорошую ситуацию. Но, как я сам смог убедиться, это объяснялось огромными расстояниями и множеством задач, обрушившихся на войсковых командиров-сухопутников. Люфтваффе же проявляло мало понимания этого.

Я часто бывал у Ешоннека, к которому имел постоянный доступ, а потому и возможность получать от него всестороннюю информацию. Ешоннек был в отчаянии от того, что программа выпуска нового вооружения для люфтваффе постоянно отодвигалась на будущее. Он говорил, что времени теперь терять нельзя, ибо за последний период состав и вооружение ее фронтовых соединений понесли большие потери и ослабли. Программа Ешоннека предусматривала значительное повышение уровня производства, поскольку центром тяжести для люфтваффе, на его взгляд, по-прежнему являлся Ла-Манш в борьбе против Англии. Ешоннек утверждал, что если Гитлер данную программу выполнить не пожелает, то уже только по одному этому войну никогда не выиграет.

Я разговаривал об этом с Гитлером. Хотя он и сознавал важность проблемы, но отвечал: прежде всего надо обеспечить необходимым оружием сухопутные войска, а эта акция может быть закончена лишь весной 1942 г.; вот тогда и высвободятся производственные мощности для люфтваффе. Я сообщил фюреру и о том, что в настоящее время английские воздушные налеты стали относительно незначительными, но мы должны считаться и с возможностью новых, более сильных. Он понимал это, но полагал, что люфтваффе сможет преодолеть создавшееся напряженное положение. Я с этой точкой зрения согласиться не мог и возражал ему, в ответ на что он сказал: следует обсудить данный вопрос с Герингом.