Лоб Генриха прорезала нетерпеливая складка.

– О нем позаботятся другие женщины! – прорычал он. – Говорю вам, все будет хорошо. – (Она молча кивнула.) – Ида, взгляните на меня. – Король приподнял ее подбородок указательным пальцем, чтобы рассмотреть лицо. – Ах! – Голос его смягчился. – Вы очень, очень красивая девочка, и я люблю вас всем сердцем.

У Иды сжалось горло, и она едва не закашлялась. Какого ответа он ждет?

– Насколько я понял, брат уже говорил с вами?

– О чем, сир? – Она казалась рассеянной, поскольку думала только о сыне и необходимости вернуться к нему.

– О своей идее отдать вас в жены Роджеру Биго.

От его слов у Иды перехватило дыхание. Ее словно шлепнули по лицу мокрой тряпкой, и мгновение она, открыв рот, изумленно смотрела на Генриха. Она с этим не справится, нет, не сейчас, когда столько забот.

– Значит, не говорил? – раздраженно спросил Генрих.

Ида постаралась сосредоточиться на насущных нуждах:

– Говорил, сир, но довольно давно. Он сказал, что вы размышляете над этим вопросом.

– И еще не принял решение, любовь моя. Ваш брат утверждает, что у вас нет возражений. Это правда?

У нее скрутило живот. К горлу подкатила тошнота.

– Нет, сир, – прошептала она. – У меня нет возражений.

– Вы готовы стать женой Роджера? – Король погладил ее по волосам и шее тыльной стороной руки, и она усилием воли сдержала тошноту.

– Он производит впечатление достойного человека, сир.

– И вы откажетесь от жизни при дворе ради него? От пышных нарядов, танцев и развлечений?

– Я постараюсь привыкнуть, сир. – Иде с трудом удавалось сохранять спокойствие.

– Вы не только красивая девочка, но и смелая. Иногда наибольшей силой наделены самые тихие и нежные.

Тишина растянулась на несколько ударов сердца. Ида услышала, как зашипела свеча, когда в воске попалась примесь, увидела, как задрожало и заискрило пламя. Она пыталась отогнать мысль, что эта свеча – жизнь сына, готовая угаснуть в любой момент.

– Я не хочу вас потерять… – Генрих повернул ее лицо к себе и стал целовать, сначала нежно, затем все более властно и пылко. – Не хочу отдавать другому мужчине.

Когда он лег с ней, Ида замкнулась, отделив душу от тела. Скоро это закончится, говорила она себе. И тогда она продолжит бдение у постели Уильяма. Обо всем остальном она подумает позже, потому что невозможно смотреть в две стороны одновременно.

Закончив, Генрих лежал рядом, отдуваясь и прикрывая глаза рукой. Ида кусала губы, глядя на полог и гадая, когда король позволит ей уйти. Свеча еще горит, но сколько ей осталось? Она наблюдала за огоньком, страшась вновь увидеть его дрожание, и сжимала ноги.

Генрих повернул голову на вышитой подушке.

– Возможно, я уже потерял вас, – устало вздохнул он. – Одевайтесь и идите к сыну. Не стану больше докучать вам сегодня.

Ида поспешно натянула сорочку:

– Благодарю вас, сир! – Вместе с облегчением она испытала благодарность и чувство вины.

Хорошо, что не требует размять ему спину или помассировать ступни.

– Я навещу его утром, – пообещал Генрих, – и вас. – Он поцеловал ее в щеку.

Ида бегом вернулась в женскую спальню. Матильда, недавно родившая служанка, держала Уильяма у груди. Ребенок спал, так и не выпустив соска, его щеки были блестящими и красными, как яблоки. Годьерна сидела рядом с кормилицей, присматривая за ней и малышом. Иду охватила острая любовь к сыну, переплетенная с ревностью оттого, что его насытила другая.

– Он взял грудь и крепко заснул, благослови его Боже, – улыбнулась Годьерна. – По-моему, ему стало чуть лучше.

Ида подхватила юбки и села на кровать, забрав сына у Матильды и даже не взглянув на нее. Служанка убрала грудь и грустно посмотрела на Годьерну. Уильям захныкал, но Ида баюкала его, гладила по лицу, и малыш успокоился. Кажется, он уже не такой горячий, подумала она. По крайней мере, на время лихорадка ослабла.

Годьерна и Матильда тактично отошли, оставив мать наедине с сыном. Годьерна на мгновение остановилась, чтобы похлопать Иду по плечу и запечатлеть материнский поцелуй на ее виске. Ида прошептала женщинам: «Спасибо». Теперь, когда Уильям был у нее на руках, она испытывала раскаяние из-за своей ревности.

Остаток ночи Ида сидела в кровати, опираясь на подушки и баюкая своего малыша. Она смотрела, как он дышит в ровном свете свечи. Его волосы были мокрыми от пота и завивались на кончиках, ресницы слиплись, а кожа была усыпана темно-красными пятнами. Она любила его так сильно, что сама чуть не пылала в лихорадке. Пусть прелюбодеяние – грех, пусть она впала в отчаяние, обнаружив, что носит ребенка, теперь ее сжигает любовь к сыну.

Утром, прежде чем уехать на охоту, Генрих зашел навестить сына. В полной боевой готовности, сгорающий от нетерпения, он тем не менее постоял у колыбели пару мгновений.