По мере того как офицер считал, кольцо бастайшейвсе плотнее сжималось вокруг мальоркийца. Никто из них не мог иметь столько денег! Когда подсчет был закончен, они набросились на вора. Посыпались оскорбления, пинки, тумаки, плевки. Солдаты еле сдерживали натиск, а офицер, растерявшись, беспомощно посмотрел на отца Альберта.

— Мы в доме Божьем! — крикнул наконец священник, пытаясь оттеснить грузчиков от вора. — Мы в доме Божьем! — продолжал кричать он, пока ему не удалось добраться до мальоркийца. — Этот человек — вор, конечно, и еще трус, но он заслуживает суда. Вы не смеете поступать как преступники. Отведите его к епископу, — приказал он офицеру.

Когда кюре повернулся к офицеру, кто-то снова ударил мальоркийца. Пока солдаты поднимали его и вели к выходу из церкви, многие плевали в вора.

Наконец солдаты покинули церковь Святой Марии, уводя с собой мальоркийца, и бастайшиподошли к Арнау.

Мужчины улыбались мальчику и просили у него прощения. Потом все начали расходиться по домам, и перед часовней Святейшего, открытой раньше, остались только отец Альберт, Арнау, трое старшин общины и десять свидетелей, как того требовал закон, когда речь шла о благотворительной кассе.

Кюре положил деньги в кассу и сделал запись в книге о том, что произошло той ночью. Уже совсем рассвело, и они отправились к замочнику, чтобы тот снова поставил замки. В ожидании, когда можно будет закрыть кассу, отец Альберт обнял Арнау за плечи. Только сейчас он вспомнил, как мальчик сидел у повозки, на которой висел казненный Бернат. Священник попытался прогнать мысли о поджоге тела. Ведь Арнау всего лишь ребенок!

Посмотрев на Святую Деву, кюре мысленно обратился к ней: «Страшно подумать, что было бы, если бы Бернат сгнил на городских воротах! Арнау всего лишь мальчик, у которого сейчас ничего нет: ни отца, ни работы, которая бы его кормила…»

— Я считаю, — неожиданно произнес кюре, — что вы могли бы принять Арнау Эстаньола в свою общину.

Рамон улыбнулся. Когда все успокоились, он тоже подумал о мальчугане. Остальные, включая самого Арнау, посмотрели на священника с удивлением.

— Он еще ребенок, — заметил один из грузчиков.

— Он слабый. Как он сможет поднимать тюки или камни? — спросил другой.

— Он очень молодой, — поддакнул третий.

Арнау смотрел на них широко раскрытыми глазами.

— Все, что вы говорите, правильно, — ответил кюре, — но ни его рост, ни его молодость не помешали ему защищать ваши деньги. Если бы не он, касса осталась бы пустой.

Некоторое время бастайшивнимательно смотрели на Арнау.

— Я думаю, что мы все-таки попробуем, — произнес наконец Рамон, — и если Арнау не подойдет…

Кто-то из присутствующих поддержал Рамона.

— Хорошо, — сказал после паузы один из старшин общины, глядя на двух остальных (никто из них не возразил), — примем парнишку с испытанием. Если в течение трех следующих месяцев он покажет себя, мы зачислим его в общину. Будет получать столько, сколько заработает. Возьми, — добавил он и протянул Арнау кинжал мальоркийца, который все еще оставался у него. — Вот твой кинжал грузчика. Отче, запишите его в книгу, чтобы у мальчика не было никаких проблем.

Арнау почувствовал, как кюре сжал его плечо. Не зная, что сказать, он просто благодарно улыбнулся. Он, Арнау, бастайш!Если бы его видел отец!

— Кто это был? Ты его знаешь, мальчик?

На площади все еще слышался топот и крики солдат, которые гнались за Арнау, но Жоан не обращал на них внимания: треск горящего тела Берната стоял в его ушах.

Офицер ночной охраны, подойдя к месту казни, крепко тряхнул Жоана и повторил вопрос:

— Ты его знаешь?

Но Жоан не сводил глаз с факела, в который превратился тот, кто согласился стать его отцом.

Офицер снова затряс мальчика, пока не добился своего: Жоан повернулся к нему. С отсутствующим взглядом, стуча зубами, он непонимающе смотрел на офицера.

— Кто это был? Почему он сжег твоего отца?

Жоан даже не слушал его. Он дрожал всем телом и молчал.

— Он не может говорить, — вмешалась женщина, которая сказала, чтобы Арнау бежал. Ей чудом удалось вытащить Жоана из пламени, которого как будто парализовало. Конечно, она узнала в Арнау мальчика, просидевшего весь вечер возле повешенного. «Если бы я посмела сделать то же самое, — подумала она, — тело моего мужа не гнило бы на стенах города, пожираемое птицами». Да, этот мальчуган сделал то, что хотел бы сделать каждый, кто был на площади у страшных повозок, а офицер… Это был офицер ночной охраны, поэтому он не мог узнать Арнау. Для него сыном был другой, тот, который находился возле казненного бунтовщика. Женщина обняла Жоана и стала успокаивать его.

— Я должен знать, кто поджег труп, — твердил офицер. Он повернулся к людям, смотревшим на обгоревшее тело Берната.

— Что вам еще надо? — пробормотала женщина, заметив, что у Жоана начинаются судороги. — Этот ребенок до смерти напуган, к тому же он голоден.

Взгляд офицера скользнул по лицу мальчика, и он, чуть помедлив, кивнул головой. Голод! Он и сам потерял своего малолетнего сына: ребенок начал терять в весе, пока его не унесла обычная лихорадка. Его жена обнимала ребенка точно так же, как эта женщина обнимала испуганного мальчика. Он видел, как она плакала и как мальчик пытался спрятаться у нее на груди…