Когда Гасто находился дома и оба брата имели возможность серьезно поговорить с ним, его рычание, ругань и грубость заставляли их отказаться от своего намерения.

В то же время Арнау был по-прежнему очарован красотой Аледис. Он не сводил с нее глаз, и не было минуты в течение дня, когда бы его мысли и воображение не были заняты ею. И только при появлении Гасто внутри у него все сжималось.

Чем больше священник и товарищи по общине говорили ему о запретах, тем сильнее его тянуло к Аледис. Ну а девушка, оставаясь наедине со своей игрушкой, использовала любую возможность, чтобы в просторной выцветшей рубашке выглядеть максимально привлекательной. Арнау терялся, не зная, что ему делать. Эти груди, это тело не давали ему покоя. «Ты будешь моей женой, когда-нибудь ты будешь моей женой», — повторял он про себя и заливался краской. Представляя ее в чем мать родила, он мысленно блуждал по запретным и неведомым местам, поскольку, кроме измученного тела Хабибы, никогда не видел женщину обнаженной.

Иногда Аледис, вместо того чтобы присесть, наклонялась, демонстрируя Арнау свои ягодицы и изгиб бедер. Она использовала любую подходящую ситуацию, чтобы задрать рубашку выше колен и выставить напоказ свои ляжки; бралась руками за поясницу и, симулируя какую-то несуществующую боль, выгибалась, насколько ей позволял позвоночник, чтобы похвастаться гладким, упругим животом. Затем Аледис невинно улыбалась, притворяясь, что внезапно заметила присутствие Арнау, и делала испуганные глаза. Когда девушка уходила, Арнау, охваченный страстью, с трудом отгонял картинки, то и дело возникающие в его памяти.

В те дни Арнау решил во что бы то ни стало выбрать удачный момент, чтобы наконец поговорить с Гасто.

— Что вы, черт возьми, здесь стоите! — крикнул им дубильщик, когда оба парня явились к нему с искренним намерением просить руки его дочери.

Улыбка, с которой Жоан собирался подойти к Гасто, исчезла сразу, как только дубильщик без всяких церемоний оттолкнул их.

— Лучше иди ты, — сказал в другой раз Арнау, умоляюще глядя на брата.

Гасто сидел за столом на первом этаже. Жоан сел прямо перед ним и, откашлявшись, приступил к разговору.

— Гасто… — начал он.

— Я с него шкуру спущу! Я ему яйца оторву! — заорал дубильщик, отбрасывая в сторону изделие, которое он осматривал. Сплевывая через дырки, открывшиеся между его черными зубами, он позвал сына: — Симо-о-о!

Жоан посмотрел на Арнау, спрятавшегося в углу комнаты, и развел руками. Тем временем Симо прибежал на крики отца.

— Как ты мог сделать такой шов? — закричал Гасто, тыча ему под нос кусок кожи.

Жоан встал со стула, решив уйти от семейного спора.

Но братья не успокоились.

— Гасто, — настойчиво обратился к нему Жоан в другой раз, когда после ужина, пребывая в хорошем настроении, дубильщик вышел пройтись по берегу, а они бросились вслед за ним.

— Что ты хочешь? — спросил тот его, не останавливаясь.

«По крайней мере, он нам отвечает», — подумали оба.

— Я бы хотел… поговорить с тобой об Аледис…

Услышав имя своей дочери, Гасто резко остановился и подошел к Жоану так близко, что тот почувствовал зловоние из его рта.

— Что она сделала? — Гасто уважительно относился к Жоану, считая его серьезным молодым человеком.

Упоминание имени Аледис и врожденное недоверие натолкнули дубильщика на мысль, что дочь хотят в чем-то обвинить, а он не мог позволить, чтобы на его сокровище было хоть малейшее пятнышко.

— Ничего, — спокойно ответил Жоан.

— Как это ничего? — подозрительно спросил Гасто, не желая отходить от Жоана даже на шаг. — Тогда почему тебе вздумалось поговорить со мной об Аледис? Признавайся, что она натворила?

— Ничего. Она ничего не натворила, правда.

— Ничего? А ты, — прорычал Гасто, поворачиваясь к Арнау, — можешь что-нибудь сказать? Что ты знаешь об Аледис?

— Я… ничего… — Нерешительность Арнау еще больше усилила подозрительность Гасто.

— Признавайтесь!

— Нам нечего рассказывать…

— Эулалия! — Не в силах больше ждать, Гасто, словно бесноватый, стал истерически выкрикивать имя своей жены и вернулся в дом Пэрэ.

Той ночью оба парня с чувством собственной вины слушали крики Эулалии, а Гасто из-под палки пытался добиться признания в преступлении, которого не было.

Они попытались еще пару раз начать разговор, но им даже не удалось открыть рот. Несколько недель спустя, отчаявшись, парни рассказали о своей проблеме отцу Альберту, который, улыбаясь, пообещал поговорить с дубильщиком.

— Я сожалею, Арнау, — сказал ему отец Альберт, пригласив братьев на берег. — Гасто Сегура не одобряет твоих намерений по поводу брака с его дочерью.