Юноша поставил стакан на стол.

— Ну и?.. — спросил он, глядя прямо на брата.

— Я не могу этого сделать, — произнес Жоан. Увидев кислую мину на лице Арнау, он добавил: — Я не хочу оставлять тебя одного, Я надену сутану лишь в том случае, когда увижу тебя вместе с… хорошей женщиной, будущей матерью твоих детей.

Жоан произнес эти слова, бросив быстрый взгляд на дочь Бартоломе, которая тут же потупилась.

Арнау вздохнул.

— Тебе пора жениться и создать семью, — помедлив, вмешался отец Альберт.

— Ты не можешь оставаться один, — поддакнул кюре Жоан.

Для меня было бы большой честью, если бы ты взял в жены мою дочь Марию, — с твердостью в голосе сказал Бартоломе и повернулся к девушке, стыдливо спрятавшейся за матерью. — Ты хороший работник, надежный и набожный человек. Я предлагаю тебе хорошую жену, за которой даю приличное приданое, чтобы вы смогли поселиться в собственном доме. Кроме того, ты знаешь, что община платит больше денег тем ее членам, которые женаты.

Арнау не смел поднять глаза на Бартоломе.

— Мы долго думали и полагаем, что Мария тебе подходит, — добавил кюре.

Арнау посмотрел на священника.

— Каждый добрый христианин должен жениться и дать миру потомство, — заметил Жоан.

Арнау перевел взгляд на брата, но не успел ответить, так как голос слева снова привлек его внимание.

— Не раздумывай, сынок, — посоветовал ему Бартоломе.

— Я не надену сутану, если ты не женишься, — твердо заявил Жоан.

— Ты сделаешь нас всех счастливыми, став женатым человеком, — сказал кюре. — Община не одобрит, если ты откажешься жениться и по этой причине твой брат не пойдет по церковной стезе.

После этого все замолчали. Арнау сжал губы. Община! Да, были случаи, когда община не прощала.

— Ну что, брат? — спросил его Жоан.

Арнау повернулся к Жоану и вдруг увидел совершенно другого человека — не того, кого он знал раньше. Этот спрашивал его со всей серьезностью. Как он мог не замечать столь разительных перемен?

Он все еще помнил улыбчивого мальчика, который показал ему город, помнил, как тот сидел на ящике, свесив ноги, пока рука матери гладила его по голове. Как мало они разговаривали за последние четыре года! Арнау все время работал, разгружая корабли и возвращаясь домой с чувством выполненного долга, но он был такой разбитый, что ни о каких посиделках с братом не могло быть и речи. Конечно, сейчас перед ним был уже не маленький Жоанет.

— Ты действительно готов отказаться от монашества из-за меня?

Внезапно они остались наедине.

— Да, — коротко ответил Жоан.

— Но ведь мы так много сделали для того, чтобы ты получил образование.

— Да.

Арнау поднес руку к подбородку и ненадолго задумался. Община. Бартоломе был одним из старшин.

Что скажут его товарищи? Он не имеет права мешать Жоану после стольких усилий. И вообще, что он станет делать, если Жоан уйдет? Арнау посмотрел на Марию.

Бартоломе подозвал дочь, и та, застенчиво улыбнувшись, приблизилась к столу.

Перед Арнау стояла простая девушка с кудрявыми волосами и добрым лицом.

— Ей пятнадцать лет, — услышал он голос Бартоломе. Все четверо с интересом разглядывали ее, и она, взявшись за подол, в смущении опустила глаза, — Мария! — снова позвал ее отец.

Покраснев от стеснения и нервно теребя подол юбки, девушка посмотрела на Арнау.

На этот раз юноша отвел взгляд, и Бартоломе, наблюдавший за ними, заволновался. Мария вздохнула, в ее глазах блеснули слезы. Арнау снова повернулся к ней. Неужели она заплакала? Он не хотел ее обидеть.

— Согласен, — ответил Арнау.

Жоан поднял стакан, за ним быстро подняли стаканы Бартоломе и кюре. Арнау тоже взял свой.

— Ты не представляешь, как я счастлив, — сказал ему Жоан.

— За молодых! — воскликнул Бартоломе.

Сто шестьдесят дней в году! По предписанию Церкви христиане должны были воздерживаться от скоромного сто шестьдесят дней в году, и в каждый из этих дней Аледис, как и все женщины Барселоны, ходила на берег, чтобы купить рыбы в одной из рыбных лавок графского города — в старой или новой, — находившихся неподалеку от церкви Святой Марии.