Русские офицеры в это время вели вполне светскую жизнь. Они часто бывали в городе, участвовали «в больших вечерних собраниях у главнокомандующего и у польских вельмож», посещали театр, восторженно аплодировали героям патриотической пьесы Войцеха Богуславского «Генрих IV на охоте», танцевали, влюблялись в столичных красавиц, играли в карты, обменивались новостями{14}.

Из воспоминаний Ф.В. Булгарина:

«Русские офицеры, особенно пожилые, вели себя непринужденно, разобрали по рукам всех хорошеньких служанок из шляхтянок, всех пригожих дочерей экономов и даже жен многих шляхтичей, словом, всех легкомысленных девушек и женщин, получивших некоторую наружную образованность в господских домах, и умевших искусно подражать манерам своих прежних барынь и барышень, и жили с ними явно, как с женами. Надобно сознаться, что польки соблазнительны!.. Трудно противиться их искушению…»{15}

Установился мир, и ничто, казалось, не предвещало внезапного взрыва. А между тем Польша, униженная вторым разделом, жила мечтой о независимости и готовилась к восстанию. Разразилось оно неожиданно и застало врасплох русские войска и их беспечного командующего. Возглавил восстание энергичный генерал Тадеуш Костюшко, имевший большой боевой опыт, полученный в войне за независимость Северо-Американских штатов.

6 апреля 1794 года под пасхальный колокольный звон костёлов поднялась на борьбу Варшава. В первую же ночь русские потеряли четыре тысячи человек убитыми и пленными, но сумели вырваться из города и организовать отступление под прикрытием арьергарда из казаков отдельного корпуса генерал-майора Федора Петровича Денисова. Через неделю восстание перекинулось в Литву. Начальник виленского гарнизона Николай Дмитриевич Арсеньев был арестован на балу.

Неудачи русских в Варшаве и Вильно вызвали переполох и во вновь присоединенных губерниях. Польские полки, стоявшие в районе Белой Церкви, забыв о присяге, данной Екатерине II, решили пробиваться на родину, чтобы соединиться с повстанцами. П.А. Румянцев призвал А.В. Суворова и поручил ему разоружить ляхов, чтобы потом «сделать сильный отворот», и двинуться на помощь другим корпусам, присоединяя к себе все попутные отряды.

Известие о восстании побудило Алексея Петровича Ермолова хлопотать об отправлении его в Польшу. Разрешение получил. На место назначения прибыл в сентябре, накануне решающих событий, и поступил под начало графа Валериана Александровича Зубова, бывшего всего на шесть лет старше своего нового подчиненного. Оба были молоды, и оба жаждали военной славы. Между ними сложились вполне приятельские отношения. Начальник «неоднократно в самых лестных выражениях отзывался о нем» командующему корпусом Вилиму Христофоровичу фон Дерфельдену, который давал капитану всевозможные поручения и «всякий раз за хорошее исполнение изъявлял ему свое удовольствие», вспоминал современник{16}.

Постепенно русские войска отошли от шока, вызванного пасхальной резней, сконцентрировали свои силы и перешли к активным действиям. Повстанцы, потерпев несколько поражений, отступали к Варшаве. Сюда же подтягивался с героями Измаила Александр Васильевич Суворов.

Впервые Ермолов отличился в бою 15 октября на берегу Буга. Командуя шестью орудиями, он уничтожил неприятельскую батарею, защищавшую мост через реку, и тем открыл авангарду Зубова путь на Варшаву{17}.

23 октября он вместе с капитаном артиллерии Иваном Матвеевичем Бегичевым «под сильнейшею неприятельскою канонадою» построил батарею против Варшавского укрепления, на что обратил внимание императрицы генерал-поручик Дерфельден, аттестуя семнадцатилетнего юношу{18}.

Тем временем к Варшаве подошли и войска А.В. Суворова. Всем предстояло овладеть ее укрепленным предместьем Прагой. Командовать штурмом должен был герой Измаила, который до сих пор находился в тени.

Накануне штурма солдатам зачитали приказ Суворова:

«… В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать. Кого из нас убьют — царство небесное, живым — слава! слава! слава!»{19}

Корпус Дерфельдена составлял правое крыло, а потому и артиллерии его, состоявшей из двадцати двух орудий, предстояло действовать против неприятельского ретраншемента с фронта и фланга.

На рассвете 24 октября войска двинулись на штурм ретраншемента. Артиллерия Дерфельдена обрушила на батарею неприятеля огонь такой силы, что защитники укрепления поспешили отвезти уцелевшие пушки в город. Заслугу этого успеха командующий корпусом приписал Ермолову, хотя в его распоряжении было всего шесть орудий из двадцати двух.

Развивая успех, Суворов приказал ввезти в Прагу двадцать полевых орудий, чтобы заставить замолчать артиллерию повстанцев в самой Варшаве. Ермолов едва ли ни первый прискакал со своими пушками и сразу же подбил одну неприятельскую. Остальные укрылись за домами города.

Через два дня после штурма Праги капитулировала Варшава. Суворов поинтересовался, кто заставил неприятеля увезти орудия и начал бомбардировать город? Дерфельден указал на семнадцатилетнего Ермолова и еще на двух артиллерийских капитанов, которых и представил к ордену Святого Георгия 4-го класса.

Екатерина II — А.Л. Ермолову,

1 января 1793 года:

«…Усердная ваша служба и отличное мужество, оказанные вами 24 октября при взятии приступом сильно укрепленного варшавского предместья, именуемого Прагой, где вы, действуя вверенными вам орудиями с особливою исправностью, нанесли неприятелю жестокое поражение и тем способствовали одержанной победе, делают вас достойным военного нашего ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Мы вас кавалером ордена сего четвертого класса Всемилостивейше пожаловали и, знаки оного, при этом доставляя, повелеваем вам возложить на себя и носить по указанию. Уверены мы, впрочем, что вы, получа сие со стороны нашей одобрение, потщитесь продолжением службы вашей и в будущем удостоиться монаршего нашего благоволения…»{20}