А осень между тем все больше вступала в свои права, захватывая планету. По крайней мере, это полушарие. Деревья, естественно, в лиственной их части, уже совсем сбросили зелень, да и ее желто-бордовые кроны начала пробиваться проплешинами голых ветвей. Лето отживало свои последние, уже бабьи, деньки. Последняя пара ночей была уважительно прохладна, и хотя лед в мелких лужицах еще не образовывался, но, судя по всему, ждать оного осталось недолго – конец сентября на дворе. Камуфляж пока еще спасал в этом сменившемся буйстве красок, но что-то мне подсказывает, что надо задуматься о маскхалатах веселенького белого цвета, пригодится.

Шел споро, давая даже по лесу пять-шесть километров в час. Нарвусь на братьев-партизан, могут сделать бо-бо. Это если они эсэсовцев уже встречали, потому как более никто в таком виде по лесу шляться не может. Формы и знаков различия под курткой и штанами не видно, голова босая – пилотку я в карман убрал от греха, так что только сапоги выдают. Но что-то мне подсказывало, что сегодня обойдусь без происшествий, что, в общем-то, и произошло, ну если свадьбы не считать.

Есть такая деревенька, Казенные Лешни называется. В общем и целом на моем пути она оказаться не должна была, если не брать в расчет этакое специфическое озеро, что находится на границе Псковской области и Белоруссии. Зовется оно Язно. Редко где имеет ширину более пятисот метров, а вот длина у него зашкаливает за десять километров. Все бы ничего, но расположено оно так, что длинной своей стороной лежит практически на север, ну и на юг соответственно, а что особенно неприятно, середина его приходится на ту точку, где и проходит мой маршрут. Когда шли к железке, мы обогнули озеро с запада, но сейчас я двигался на восток – что я, заяц, через шоссе скакать туда-обратно?

Дело было хоть и к вечеру, но до темноты часа два еще. К озеру подходить не стал, так как перебираться через малые речки, а уж тем более прыгать через ручьи, прилично задолбало – уж больно их тут много. На улице не июль, колокольчики морозить ну совсем не в жилу. Так, прыгая и ругаясь, я и наткнулся на пацана. Все-таки ему повезло, хоть и встретились мы лоб в лоб по темноте, но рост его и телосложение сыграли свою роль, когда я вскинул автомат – не выстрелил.

– Твою ж мать… Ты чего здесь делаешь?

– Ничего… Дяденька, а вы наш или нет?

Вот же ж блин, вопросы у подрастающего поколения. Прямо как: дяденька, это вы подбили танк? Что там дальше в анекдоте, не помню.

– Наш я, наш. Ну, и свой немного, но ты не ответил.

– Убежал я, не хочу с Тарасом жить, пусть Машка одна с ним живет.

– Угу, а поподробнее.

Подробности оказались невеселые. Жили-были в деревне Казенные Лешни братец Иванушка и сестрица… правильно Машенька. Отец у них был председателем колхоза, а матери не было – умерла она родами шесть лет назад, ребенок тоже не выжил. Так и жили они втроем. Маша росла красавицей, вся в мать – по ней не только в деревне парни сохли, но и в окрестностях чуть ли не массовый падеж сухостоя намечался. Но Маша была девушкой серьезной, лишнего себе не позволяла, руководила школьной комсомольской организацией. А как школу закончила, так и в Псков подалась, в техникум сельскохозяйственный. Год отучилась на «отлично», вероятно, разбив свой неприступностью и там множество сердец, а как вернулась домой на каникулы – война. Отец ушел на фронт, множество других тоже, а вот некоторые, наоборот, вернулись, в том числе и Тарас, приехавший домой из краев дальних, сибирских, отдав там шесть лет жизни лесоповалу. Приехал, естественно, злой, а тут, как уже говорилось, – война. Как, вероятно, все догадались, на фронт он не пошел, а в полицию запросто. На зону Тарас загремел еще по малолетке, потому жены у него не было – не беда, будет. А кого в жены брать первому парню, как не первую красавицу? Ну и что, что не хочет – кто ее спрашивать-то собирается. Все – сказка кончилась. Страшненькая такая сказка.

– Вот ты убежал, а ну как сестре помощь нужна?

– Так она сама сказала, чтобы уходил.

– Ну, раз сама… Будем считать, что ты за помощью отправился. Пошли обратно.

– Пошли. А ты поможешь?

– Постараюсь. Тарас один?

– Не, с ним еще трое, гады… Дерутся.

Понятно, судя по отсутствию синяков, видно, парнишке пинка отвесили.

– Тебе лет-то сколько?

– Взрослый уже.

– А конкретно?

– Двенадцать.

– И правда взрослый.

За разговором дошли до деревни. Была она небольшая, домов на пятнадцать-двадцать, так сразу и не разберешь.

– Где ваш дом?

– Вон, второй с краю, с синими наличниками.

Дом как дом. Не жировал, похоже, председатель.

– А крайний чей?

– Бабка Матрена там живет, одна. Муж ее, дядька Филипп, и Колька с Пашкой на фронте.

– Значит, не выдаст, если что, поможет?

– Не в жисть не выдаст.

– Хорошо, тогда давай к ней, узнай обстановку и обратно.

– Может, сразу пойдем, морды им набьем.

– Боюсь, одними мордами не обойдется. Сейчас мне идти нельзя, это тебя кто заметит, внимания не обратит. Ты теперь моя разведка – все узнай и доложи.

– Понял. Узнаю и доложу.

Ваньки не было долго. Вернулся уже как стемнело, весь в слезах.

– Боец, отставить распускать нюни, докладывай.

– Они Машку… Избили… Она в подвал спряталась… Они самогонку пьют… Грозятся полы сломать… Или поджечь… Она плачет…

– Все, слезы вытер, боец! Пошли!

– Мы их убьем?

– А хочешь?

– Да!

– Тогда убьем.

До деревни дошли тихо, никто даже не гавкнул. В огне крайней избы теплился огонек не то свечи, не то керосиновой лампы, горевшей на минимуме. Ванька стукнул в окно, после чего оно бесшумно растворилось.

– Вот, баба Матрена, привел.

– Иди, соколик, посторожи, как бы нас кто не увидел.

Бабка Матрена, оказавшаяся моложавой женщиной лет до сорока, поглядела вслед пацану и, дождавшись, пока тот скроется за углом, поманила меня к окну.

– Вы кто будете?

– Партизан.

– Один?

– Да, – решил я не наводить тень на плетень.

– Зря, уходите.

– Не-а.

– Их четверо. Сами погибнете, девочке не поможете…

– Меня уже хоронили. Я на их могилах еще спляшу. Хотя мрази этой могилы не положены. Что там?