Шрифт:
– Я ребят учу языку, – сказал он, вставая. – Французскому языку.
– Хороший язык, – откликнулся Карабанов. – Хотя будущее за английским. Перемены к нам придут с английским языком.
И твёрдым тоном добавил:
– Мы все будем говорить по-английски. Очень скоро.
Слепцов открыл новую бутылку водки и, по-вороньи скосив голову, стал разливать.
– Ф-фу! Мне нравится немецкий.
Наклонился к Нестеренке и неожиданно гаркнул ему в ухо:
– Хэндэ хох!
Тот отшатнулся, едва не упав с табуретки.
– Обалдел, что ль? – замахнулся электрик на товарища. – Хохнуть бы тебе по ушам, да своих нельзя трогать.
– А ты, Валерка, какой язык любишь? – спросил Адольф, и на широком красном лице его огоньками засветились глазки.
– Я уважаю говяжий!
В избе грохнули так, что красноглазый мужик, открывший в этот момент дверь, чуть не выронил корзину с дровами.
– Ну, чего вы? – обиделся Валерка. У него было узкое, как будто пропущенное через валки прокатного стана лицо, над которым дыбились проволочно-жёсткие волосы. – Говяжий с хреном…
– Сам ты хрен, – сквозь смех выговорил егерь. – Ты когда его последний раз ел?
– Давно. Поэтому уважаю.
– Да не об том языке говорят.
– А-а, – смял понятливой улыбкой узкое лицо Валерка. – Эт как у нас на фабрике был поммастера – Альберт. Но мы его звали Федя.
Тут все вообще зашлись от смеха, а Фетисов даже упал на плечо Карабанова.
– Да честно я вам говорю! – сердито крикнул Валерка. – Спросите у Николая.
Но второй подручный егеря только вытирал слёзы и ничего не мог сказать.
– Вот так у нас всё и получается, – успокаиваясь, заговорил Карабанов. – Обещают Альберта – приходит Федя. Не страна, а полное дерьмо.
Нестеренко резко оборвал смех.
– Ты что имеешь в виду? – процедил он, и глаза его, только что блестевшие от веселья, как мокрый чернослив, сухо уставились на доктора. Волков понял: сейчас снова вспыхнет тот обжигающий и неприятный спор, без которого в последнее время редко проходила каждая их встреча, когда они оказывались впятером. Ещё недавно близкие друг другу люди, терпеливые к мнениям и шуткам товарищей, часто соглашавшиеся по поводу больших и малых недостатков советской действительности, они стали быстро раздражаться от самых безобидных по вчерашним меркам оценок и суждений. Когда-то инженер-электрик Нестеренко сравнил их всех с электродами для дуговой сварки. К каждому тянется свой питающий кабель, у каждого гудит свой аппарат, подающий ток. Но если раньше все аппараты были настроены на создание некоей дуги объединения, то теперь словно кто-то специально их разрегулировал, и электрические вспышки чаще не соединяли разное в общее, а с болью прожигали соединительную ткань.
А как неплохо всё начиналось несколько лет назад!
Глава вторая
Появление нового Генерального секретаря Горбачёва каждый из них встретил с интересом. Насторожился только Слепцов. Раза два заговаривал про какой-то знак свыше, но товарищи посмеялись, и он больше этой темы не касался. Согласен был, что новый «вождь» выгодно отличается от прежних: молодой, энергичный, не сидит в Москве, говорит без бумажки – это нравилось. И хотя он говорил те же слова, которые люди давно привыкли пропускать мимо ушей – о развитом социализме, о борьбе с бюрократией и волокитой, об улучшении жизни народа – однако теперь от них повеяло свежестью. У многих даже появилась надежда на скорые перемены, потому что застой последних лет, казалось, проник во все поры жизни.
Тот динамизм советской экономики, науки, общественных отношений, которым было отмечено взлётное время конца 50-х – первой половины 70-х годов, постепенно остывал. Это не означало, что Советский Союз остановился в своём развитии. По многим показателям советская индустрия, опираясь на достаточно развитую науку, шла нога в ногу с лидерами мирового промышленного развития, а кое в чём даже обгоняла их.
Однако развивались разные отрасли неодинаково. Военно-промышленный комплекс и другие наукоёмкие сферы могли состязаться с зарубежьем не только по интеллектуальной насыщенности производства, но и по производительности труда. В других сегментах экономики производительность всё сильней отставала от мировых показателей. Станочный парк устаревал морально и физически, обновление его шло медленно. Ручной, малоэффективный труд преобладал там, где в развитых странах работала современная техника.
В позднебрежневское время были предприняты попытки поднять производительность труда и его эффективность благодаря достижениям научно-технической революции. Но в целом темпы экономического развития всё явнее замедлялись. Причины были разные. И негибкий командно-плановый каркас, где каждой отрасли, заводу, цеху отводились жёсткие рамки, за пределы которых выйти было нельзя. И тотальное распределение ресурсов «от Москвы до самых до окраин», не оставляющее места экономической инициативе. И отсутствие конкуренции как способа предъявить обществу лучший по качеству и эффективный по себестоимости товар.
Причины переплетались одна с другой, усиливали друг друга, порождали новые, те – следующие, и этот ком становился всё тяжелей. Так бывает, когда дети скатывают из влажного снега шар для туловища снеговика и не замечают момента, когда шар уже с большим трудом удаётся сдвинуть с места.
На внутренние причины накладывались внешние. Одной из них стал ввод советских войск в Афганистан в 1979 году.
Афганская война не только сильно испортила имидж СССР в глазах и западных европейцев, и, особенно, мусульманского мира. Она требовала значительных материальных затрат: три-четыре миллиарда долларов сгорали ежегодно в пламени неоднозначно воспринимаемой в народе войны.