– Ты понимаешь, что такое остановить металлургический завод? – воскликнул Нестеренко. – Это ж катастрофа! Там непрерывное производство.

– Догадываюсь… Но рабочие их не пустили. А митинг в Тбилиси возле Дома правительства уже выходил из берегов, становился ожесточённым. Националисты выступали по двадцать-тридцать раз в день. В Генпрокуратуре есть магнитофонные записи этих выступлений, их расшифровка. Наталья получила копии. Я сам читал. Один кричит: «В Грузию должны войти армейские подразделения ООН… Грузия должна войти в НАТО…» Другой призывает: «Не пожалеем пролитой крови…» Как вы понимаете, конечно, не своей… Саша мне показывал фотографии лозунгов: «Долой, советская власть!», «Русские! Вон из Грузии!», «Долой фашистскую армию!», «Давить русских!»

– Ну, что я вам сказал! – заволновался Адольф. Волков согласно покивал, снова взялся закручивать ус.

– Местные власти были в разброде. То и дело связывались с Москвой. Оттуда тоже невнятное. Вы же знаете горбачёвские призывы: «Не надо драматизировать ситуацию». Наконец, решили вытеснить демонстрантов от Дома правительства ОМОНом и солдатами. Вытеснить! Живой цепью! Но гамсахурдиям нужна была кровь. Они подготовили десятки боевиков. Те вооружились цепями, железными прутьями, досками. Достали противогазы, бутылки с зажигательной смесью.

Перед началом операции к митингующим обратился католикос Грузии. Он попросил всех разойтись, чтобы не допустить трагедии. Но один из лидеров-националистов вырвал у него микрофон и призвал митингующих сесть на асфальт. «Сидячих бить не будут». Вы представляете, что происходит, когда на толпу надвигается цепь омоновцев со щитами? Толпа выдавливается, как сметана из дырявого пакета. В разные стороны, куда можно отойти. На площадь выходит несколько улиц. Но большинство из них националисты специально перегородили. Поставили самосвалы с песком и спустили шины. Подогнали автобусы, грузовики с бетонными блоками. Оставался выход на проспект. Я тебе, Сергей, могу показать видеоплёнку – Ташка сделала копию. На плёнке видно, как сзади толпы выстраиваются молодые, спортивной выправки мужики с палками и закрывают людям возможность уйти. А впереди, перед цепью – давка. А в середине, возле ступенек к Дому правительства сидят люди. Женщины. Их усадили негодяи – сидячих, мол, не бьют. Толпу сзади держала одна часть боевиков. Другая начала драку с солдатами и омоновцами. Их били железными прутьями, камнями, резали ножами, кололи заточками. Как бы ты реагировал, когда в твоего товарища всаживают нож?

– Он бы помог… Другому товарищу, – съязвил Нестеренко.

– Перестань! – одёрнул его Волков. – Неумно.

И, немного помолчав, с волнением заговорил:

– Те, кто закрывали выходы с площади, понимали, что произойдёт. Вот они и есть преступники… настоящие виновники тбилисской трагедии! Наталья сфотографировала показания участников. Люди, отступающие перед цепью солдат, пошли по сидящим и упавшим. Все погибшие, а там их было, кажется, восемнадцать, оказались задавленными. Только один мужик ударился головой об асфальт. Ну, этот хотел показать десантнику приёмы самбо… Я читал хвастливые показания тех, кто бил солдат и омоновцев. Один заявил следствию – его я запомнил особенно: попался бы он мне! – «Я лично разломал скамейку и с этим колом пошёл крушить солдатские головы. Ребята расправились с солдатами. Шла драка насмерть». Военных тоже можно понять. У омоновцев щиты разбиты. Морды в крови. Во всех летят булыжники, куски плитки от ступенек. Десантники отбивались лопатками, как теннисными ракетками… А на ступеньках, выше толпы, среди организаторов, стояли московские фотокорреспонденты и люди с видеокамерами. Их пригласили заранее…

Потом писали, что солдаты многих убили сапёрными лопатками. Да ты же сам сейчас сказал об этом, Карабас! Вот люди тебя слушают и думают: значит, правда. Если тако-о-й человек говорит! Однако следствие установило: погибших от лопаток не оказалось вообще. Ни од-но-го! – по слогам произнёс Волков. – Четыре человека получили раны… Лёгкие…

– Я не верю твоей версии! – враждебно заявил доктор. – Это версия одной стороны. Убийц…

– Вот так же говорили те, кто не хотел услышать правды. Кто специально выворачивал шубу наизнанку. Лгали, не боясь наказания. Саша рассказывал, как они отлавливали телеведущего Политовского. Тот встречался только с националистами… с теми, кого надо было судить. Сумели перехватить его в аэропорту. Просили, требовали: выслушайте нас тоже. Мы были здесь… Всё видели… Пообещал… и увильнул, гадёныш. Потом целый час рассказывал по телевизору всей стране о сапёрных лопатках и тысячных жертвах. А когда следователи стали изучать документы – вот где открылось кино! Многих, вроде бы пострадавших, в поликлиниках регистрировали по четыре, по пять и даже по шесть раз. Каждого! Для количества. Сотни две записали на выдуманные адреса.

А насмерть отравленные газом? Я уж не помню, сколько их называли. И в газетах, и в депутатской комиссии… Генпрокуратура собрала всё, что можно. Даже свидетельства иностранных специалистов. И что оказалось? Тоже – ни одного! Как с лопатками. Для того чтоб человек помер от милицейского газа, его надо посадить в глухую комнату в половину нашей избы, заполнить её газом до густоты, – как туман на озере, – и держать там бедолагу четверо суток. Ты где-нибудь об этом читал? Хоть один человек сказал про это по телевизору? Я всё ждал, когда Горбачёв назовёт вещи своими именами. Расскажет правду. А он – снова в кусты. Решил сам хорошо выглядеть, а козлом отпущения сделать армию… генерала Родионова… Ты вот тоже с теми… Получается, на другой стороне баррикад…

Учитель расстроенно замолчал. Ему нелегко было вслух признать очевидную вещь: они с Карабановым становятся противниками. В избе наступила гнетущая тишина. Даже храп Фетисова смолк. Видимо, товаровед повернулся на удобный бок и теперь только посапывал. Обычно он храпел надрывно, с руладами и переливами, и если на какой-нибудь охотничьей базе была возможность, товарищи отправляли его спать в отдельную комнату. «Чёрт-те што, – ворчал Нестеренко. – Как в таком маленьком теле помещается целый оркестр?»

– Ты не веришь моим словам, – сказал Волков, – а я не верю депутатской комиссии. Сначала поверил. Переживал. Но когда Наталья стала показывать документы, был поражён. Она после Тбилиси повернулась к национальным делам. Полезла в карабахскую свару. Я её удерживал. В редакции косятся. Говорят: не туда копаешь. Но ты знаешь мою Ташку… Брестская крепость… Будет стоять до последнего. Пока концы не найдёт. Говорит мне: хочу понять, как народы, столетиями жившие бок о бок, толкнули на убийство друг друга? Кто виноват?