Александра Козмина, Ивана Арбацкого и Карпа Наумова в тот день колесовали, а затем обезглавили. Зрелище колесования могло впечатлить даже привычных ко многому современников. Выдающийся дореволюционный знаток права Александр Федорович Кистяковский, изучавший историю смертной казни, так описывал эту экзекуцию, применявшуюся не только в России, но и в странах европейских — Англии, Германии, Италии, Франции: «К эшафоту привязывали в горизонтальном положении Андреевский крест, сделанный из двух бревен. На каждой из ветвей этого креста делали две выемки, расстоянием одна от другой на один фут. На этом кресте растягивали преступника так, чтобы лицом он обращен был к небу; каждая оконечность его лежала на одной из ветвей креста, и в месте каждого сочленения он был привязан к кресту. Затем палач, вооруженный железным четвероугольным ломом, наносил удары в часть члена между сочленением, которая как раз лежала над выемкой. Этим способом переламывали кости каждого члена в двух местах. Операция оканчивалась двумя или тремя ударами по животу и переломлением спинного хребта. Разломанного таким образом преступника клали на горизонтально поставленное колесо так, чтобы пятки сходились с заднею частью головы, и оставляли его в таком положении умирать».

Колесованных преступников ждала разная участь: некоторым из милосердия отрубали голову, остальных ждала медленная смерть на колесе. Поскольку опытные палачи стремились не наносить ущерба внутренним органам человека, агония затягивалась подчас надолго — даже на несколько дней, как отметил в своих записках датский посланник в России Юст Юль.

В петербургских летописях оба варианта казни присутствуют; в 1737 году, как мы знаем, милосердие одержало верх, головы преступникам отрубили.

Разумеется, все это происходило не на «маленьких эшафотах», как в случае с сожжением, а на эшафотах вполне стандартных — высоких, позволявших всем собравшимся видеть процесс экзекуции.

Академическая Конференция, кстати сказать, не состоялась и 19 августа 1737 года, поскольку теперь уже сами академики выразили желание посетить редкое по остроте и разнообразию впечатлений зрелище.

Наконец, еще одна публичная экзекуция 1737 года: 14 ноября на эшафоте оказались трое преступников. Сначала отрубили голову некоему Егору Климову, а потом казнили фальшивомонетчиков Дмитрия Михайлова и Арину Никитину. И здесь тоже палачам пришлось потрудиться. Согласно старинному обычаю, преступников привязали к колесам — и затем им были «залиты горла оловом». Известно, что в таких случаях использовался для экзекуции металл, найденный при аресте. Страшная казнь, и воздействие расплавленного металла на человеческий организм нетрудно понять: один из мемуаристов петровского времени описывал, как металл прожег преступнику горло и вытек наземь, причем после этого жертва еще сутки оставалась жива.

Казнь повешением за ребро. Со старинной гравюры.

Казнь колесованием. Со старинной гравюры.

Император Петр I, правда, 5 февраля 1723 года велел «буде такие заливающие горло скоро не умрут, то отсечь для скорой смерти голову», и можно полагать, что слишком уж долго Михайлов с Никитиной не мучились.

Разумеется, при этой впечатляющей казни тоже присутствовали академики. А на следующий день тела казненных были доставлены в Академию наук, где выдающийся анатом и зоолог Иоганн Георг Дювернуа «анатомировал» их в присутствии двух других анатомов — Иосии Вейтбрехта и Иоганна Христиана Вильде. Можно не сомневаться, что действие расплавленного металла на человеческий организм все трое изучали особенно тщательно.

У тех тел оказалась довольно длинная посмертная биография: их использовали не только для научных опытов (в том числе для исследования нервной системы), но и для «публичных анатомических вскрытий». Осуществляли их все те же Дювернуа, Вейтбрехт и Вильде. Позже академик Вейтбрехт опубликовал первое в мире руководство по синдесмологии — разделу анатомии, изучающему соединение суставов, — и описал в нем более 90 связок, изученных им с натуры. Надо полагать, что свой посильный/посмертный вклад внесли в этот труд и фальшивомонетчики Михайлов и Никитина вкупе с Егором Климовым.

Вот такой был это год, 1737-й.

Восстановим в правах хронологию: тридцать седьмой год мы изучили, а что было до него?

Разумеется, смертные казни осуществлялись в Петербурге с первых его лет. Разумеется, были они публичными: вполне привычная общественная традиция, полностью европейская, — отчего и приезжавшие на невские берега иностранные гости ничуть не удивлялись жестокости здешних экзекуций, проявляя к ним живое любопытство.

Законодательство петровского времени оставляло широкий простор для высшей меры наказания: указом 1703 года, например, предусматривалась казнь «за измену и бунт», а также «или кто кого смертным питьем или отравою уморит»; другим указом того же года вводилась казнь за незаконную порубку леса; в 1704 году к списку прибавили «прямое воровство», взяточничество при постройке бань и даже торговлю ревенем; в 1711-м велено было разбойников и воров «вешать в тех же местах, где будут пойманы и воровали». Смертной карой грозили также за кражу колоколов, бегство из тюрьмы, продажу краденого и множество других преступлений. Беременные преступницы от казни были освобождены, но только до родов, а «после свободности казнить смертью безо всякого милосердия».

Вот и еще именной указ от 24 апреля 1713 года: «Сказать во всем Государстве (дабы неведением никто не отговаривался), что все преступники и повредители интересов Государственных с вымыслу, кроме простоты какой, таких без всякия пощады казнить смертью, деревни и животы брать, а ежели кто пощадит, тот сам тою казнью казнен будет; для того надобно изъяснить именно интересы государственные для вразумления людям».

Стиль тяжел, но смысл прозрачен: кто навредит интересам государства и казны или закроет глаза на вред и казнокрадство, будет казнен.