Ганс развалился на парте, как в кресле, и сунул ногу в ящик для ранца. При этом он строил рожи и вообще был похож на американца с дурными манерами. Весь класс смотрел теперь только на него. Учитель мог бы даже объявить, что урок окончен, что можно расходиться по домам, — все остались бы на своих местах, никто бы его не услышал. В конце концов он замолчал. Пока он говорил, он все еще надеялся, что его упорство восторжествует и ребята постепенно втянутся в занятия, но у него не было соответствующего опыта, и ему пришлось дорого заплатить за свою ошибку.

— Может быть, ты опустишь ногу на пол? — сказал он теперь Гансу. И все поняли, что он сказал это всерьез. — Не разыгрывай из себя шута. У нас здесь не цирк.

На мгновение воцарилась тишина. И не потому, что ребята вдруг прониклись уважением к учителю, а потому, что все с нетерпением ожидали, что же произойдет дальше.

Ганс и не думал повиноваться. Скривив рот, он сделал вид, что ничего не слышит.

— Можешь ты в конце концов сделать то, о чем я тебя прошу? — сказал учитель Линднер, направляясь к парте, за которой сидел Ганс.

— Могу, — лениво ответил Ганс. — Я-то могу, но тело мое нуждается в таком положении. — И он указал на свою ногу.

Класс отблагодарил его хохотом, гораздо более громким, чем до этого. А когда снова стало тихо, Ганс добавил:

— А я и мое тело — единое целое.

Снова раздался хохот, но тут же оборвался.

Учитель Линднер схватил ногу Ганса и решительно поставил ее на пол. Затем приказал:

— Дневник! И побыстрей!

Для Ганса это было настолько неожиданно, что он тут же послушно протянул учителю дневник. Тот что-то написал в нем, проговорив:

— Пусть отец подпишет. А теперь уходи. Если ты до завтра научишься вести себя как следует, можешь прийти на занятия.

Направляясь к двери, Ганс сделал вид, что корчится от смеха, и сразу же вновь завоевал весь класс на свою сторону. Затем он выбежал вон.

— Если кто-нибудь еще хочет выйти, пусть скажет об этом! — Потеряв самообладание, учитель слишком поздно понял свой промах.

Альберт и Друга поднялись сразу же, за ними Родика и остальные члены Союза мстителей. Потом встали и другие ученики. На местах осталось меньше половины класса.

Учитель Линднер растерялся. Отчаяние готово было охватить его. «Только бы не сдать сейчас, — думал он, — только бы теперь не ошибиться!» Неожиданно его осенило: а что, если класс или часть ребят сговорились против него?

Все это было похоже на какой-то дурной сои. И учитель Линднер на миг прикрыл глаза. Но вот он снова открыл их — и картина перед ним была все той же и вполне реальной! Радость, с какой он готовился к своей профессии, показалась ему теперь безумной. Он не понимал, как он мог так поступить. Он же провалился, с самого начала провалился! «Но только бы не дать ничего заметить ученикам! — думал он. — Надо собраться с мыслями». С великим трудом ему удалось, подавив дрожь в голосе, сказать:

— Итак, вы тоже хотите уйти? — Учитель посмотрел на Альберта. — А почему собственно?

— Потому что по расписанию у нас урок истории, а вы все про пионеров рассказываете. Для этого у нас времени нет. Весенний сев — понимаете? — Альберт прикинулся озабоченным, явно издеваясь над учителем. Уверенность в поддержке класса придавала ему смелости.

— Брось ты дурака валять! — крикнул рослый ученик, внешне вылитый Шульце. Это действительно был сын крестьянина Шульце.

— Слушаюсь, господин учитель! — отпарировал Альберт.

И ребята снова завизжали от удовольствия.

Шульце-младший покраснел, но ничего не сказал.

Больше всего учителю Линднеру хотелось выставить Альберта из класса. Но он опасался, что это только ухудшит дело. Теперь ему ничего не оставалось, как пойти навстречу ребятам. Это сражение он все равно уже проиграл. Надо было спасать для будущего что еще можно было спасти.

— Ладно, — сказал Линднер. — Может быть, и правда, лучше мы поговорим о пионерах и о том, что написано на доске, в другой раз. А теперь садитесь и достаньте учебники. — Он произнес эти слова очень спокойно.

И ребята один за другим последовали его указанию.

Альберт тоже сел. Он злился, — злился, что позволил учителю взять над собой верх. И чего это Линднер уставился на него?

«Уж не Альберт ли Берг здесь верховодит?» — думал Линднер. Он чувствовал, что от Альберта исходило что-то похожее на ненависть. Да и весь вид этого ученика говорил в пользу такой догадки — у ребят часто верховодит физически более сильный.

Учитель тут же решил удостовериться.

— Альберт Берг, — обратился он к нему, — прежде чем мы начнем занятия, сотри, пожалуйста, с доски.