Шрифт:
«Зачем?» – удивлялась про себя Римма. Никто из знакомых мужчин никогда не предлагал познакомить ее с женой.
– Иза – самый дорогой мне человек. Вы – мой друг… Вы позволите мне называть вас моим другом? Она вам понравится, я уверен! – Тон у него был торжественно-сентиментальным.
«А я ей? – подумала Римма. – И вообще, зачем?» Перспектива знакомства с Изой ее не привлекала, но любопытство было возбуждено.
– Знаете, – пустился в воспоминания Кирилл Семенович, – когда я сделал ей предложение в первый раз, она мне отказала. Я и сам не знаю, как я посмел! Она – блестящий переводчик с именем, светская женщина, работает с иностранцами, а я – бедный студент! Во второй раз она согласилась, но сказала, что, видимо, делает глупость и, хотя любит меня, но понимает, что старше… и, что рано или поздно мне повстречается другая женщина… и тогда она сразу уйдет из моей жизни. Это – непременное условие! Иза – благороднейшей души человек! – Он помолчал, пытаясь справиться с волнением. – У меня в жизни теперь две женщины. Женщина-друг и женщина, которую я люблю… Я очень богат!
В голосе Кирилла Семеновича звучал пафос провинциального актера.
«Что он мелет? – думала Римма. – Кто из нас… кто? Какая-то херня… Не мужик! С меня хватит! Уж лучше голодать, чем что попало есть, как говорил незабвенный Омар Ха Эм!» [13] Многословный Кирилл Семенович ей надоел.
Когда он позвонил на следующий день и пригласил на романтический ужин при свечах, она отказалась, сославшись на внезапный визит подружки. Повторный звонок раздался через двадцать минут. Голос Кирилла Семеновича был слаб и едва слышен…
13
Имеется в виду Омар Хайям. Один из героев О’Генри называл его Омар Ха. Эм.
– Римма, мне плохо…
Она подумала было, что ему плохо в моральном смысле, но ошиблась.
– Мне плохо… сердце… – повторил он и дальше, как заклинание: – Римма, Римма… пожалуйста, придите… я оставил дверь открытой…
После чего наступила тишина. Она набрала его номер. Короткие, тревожные сигналы в ответ. Чертыхаясь, Римма натянула джинсы и куртку – вечер стоял прохладный – и помчалась спасать друга.
Кирилл Семенович распростерся на широкой тахте, бледный и недвижимый. В комнате было почти темно и пахло валерьянкой.
– Вы пришли! – прошептал он слабо. – Спасибо! – Взял ее руку и приложил к мягким теплым губам. Римму передернуло…
В тот же вечер они стали любовниками, и за весь короткий, к счастью, их роман ее не оставляло чувство недужности их отношений. К ее удивлению, он оказался неплохим любовником, умелым, опытным, но… ах, если бы он поменьше говорил! Но, намолчавшись на работе, Кирилл Семенович давал волю языку после работы – какие-то бесконечные истории из его жизни, где он был прав, а все остальные, дураки этакие, неправы… Прекрасная Иза с ее переводными романами, у которой было сотни поклонников, но она предпочла его, бедного студента, ничего из себя не представляющего… Сентиментальные восторги по поводу природы, где тучи были «тучками», трава – «травкой», звезды – «звездочками»… Он неимоверно раздражал ее, но она послушно отправлялась на очередное свидание… как на каторгу! Почему? Может, он, как на крючок, поймал ее, сказав, что Прекрасная Иза оставит его, когда он встретит другую женщину? После развода у нее было так пакостно на душе… а Кирилл Семенович был все-таки солидным человеком…
Кирилл Семенович был трусом и мелким интриганом с манией величия. От окружающих его близких людей он хотел лишь одного – восхищения, которого добивался любой ценой, в том числе – бесчисленными занудными рассказами о себе самом. Как-то раз назвал себя «Вожаком стаи»… Римма закатила глаза.
Потом вернулась из Парижа Прекрасная Изольда, и Кирилл Семенович торжественно пригласил Римму домой на ужин.
Что испытывала она, отправляясь на семейный ужин к своему любовнику? Любопытство, смущение… Ей очень хотелось увидеть Изольду, казалось, что она собирается участвовать в сцене из французской пьесы.
Иза разочаровала ее. Она оказалась большой некрасивой женщиной с ненакрашенным, каким-то босым лицом. Наряженная в широкую длинную пеструю юбку и вышитую блузку с громадным декольте, она была похожа на оперную селянку. Колокольчиками звенела бижутерия – бесчисленное множество бус и цепей. Густые, с сильной проседью, волосы были рассыпаны по спине.
– Наслышаны, наслышаны, как же! – приветствовала она Римму тонким детским голоском, пожимая ей руку. Римма ощутила холод ее колец. Кирилл Семенович стоял рядом, радостно улыбаясь. Он был горд, как мальчишка-школьник, показывающий маме дневник с пятеркой. Что-то извращенное почудилось Римме во всей сцене…
Они уселись за кофейный столик, на котором были расставлены фарфоровые дощечки с грязно-желтыми с прозеленью сырами, тарелочки с крекерами и бокалы, куда Кирилл Семенович сразу же налил белое вино. У Риммы голова шла кругом. Смердели сыры, одуряюще благоухали белые лилии в высокой вазе на полу, пахли ароматизированные смеси в бесчисленных низких вазочках.
– За знакомство! – сказала Иза, поднимая бокал. – За ваш первый визит в наш дом!
Римме показалось, что она ухмыльнулась.
– За знакомство! – эхом повторил Кирилл Семенович, переводя взгляд с любовницы на жену.
Потом они обедали… Стол был накрыт жесткой льняной скатертью с выбитым рисунком и сервирован, как в лучших домах Парижа: отдельные тарелки были для закусок и отдельные, маленькие для хлеба, по три вилки и три ножа по бокам от тарелок и крошечные десертные ложечка и вилочка впереди. Салфетки были из той же ткани, что и скатерть. Букет белых роз помещался в центре стола. Красное вино. «Мон кур», – прочитала Римма на этикетке. «Мон кю-юр», – мило проворковала Изольда и выразительно взглянула на мужа. Она намазала маслом тост и ела жеманно, откусывая крошечные кусочки. Кирилл Семенович суетился, предлагал салаты, наливал вино в хрустальные бокалы и воду в высокие прямоугольные стаканы.