– А что мне сказать Фоменко?

– Дайте ему мой номер телефона, пусть позвонит. И сами тоже звоните, не исчезайте надолго.

– Ладно, буду звонить, – пообещала я.

– Катюша, я хотел попросить вас… – сказал вдруг Кузнецов. – Хотите поработать на нас?

– Хочу! А что нужно делать?

– Мне тут принесли американский юридический журнал… – он принялся перекладывать бумаги на своем столе, – …со статьей о свидетелях и свидетельских показаниях, а мой английский – сами понимаете. Я попытался было… А тут вдруг вы! Такое счастливое стечение обстоятельств. Поможете?

– Конечно!

– А я, в свою очередь, буду держать вас в курсе расследования убийства генеральши Медведевой, – великодушно сказал Кузнецов. – А статья познавательная, вам понравится. Знаете, работа со свидетелями – это большое искусство, Екатерина Васильевна. Необходимо умение разговорить свидетеля, помочь ему вспомнить самые незначительные детали. Трудно знать заранее, какое именно твое слово, вопрос или жест подтолкнут память свидетеля. Даже запах твоего лосьона для бритья может иметь значение. Даже то, что ты пьешь с ним чай и угощаешь печеньем. Все имеет значение – настроение свидетеля, его жизненный опыт, образование…

– А может… – я запнулась.

– Что?

– Ничего. Давайте ваш журнал.

Он проводил меня до двери и постоял, глядя мне вслед…

Я неторопливо брела сквозь толпу, думая о Ситникове, который так и не позвонил. Испортил мне вечер, напился, притащил домой ограбленного профессора и не извинился! Потом они кричали всю ночь, обсуждая будущее человечества. Мне так и не удалось уснуть тогда… я лежала, прислушиваясь к их голосам, злясь и растравляя свои раны.

Вывод раздумий был, увы, неутешительным: мы слишком разные, пора ставить точку. Ситников не позвонит, я тоже, и мы расстанемся без шума и пыли, как цивилизованные люди. Машины, люди и деревья вдруг потеряли четкие контуры и стали расплываться в ранних лиловых городских сумерках. Кажется, я собиралась заплакать. Еще чего не хватало!

«Не вздумай реветь, – приказала я себе. – Тут есть дела поважнее. Бедная генеральша Медведева…»

Перед моими глазами вдруг появилось красивое женское лицо – жаркий румянец на скулах, прекрасные черные глаза, узел блестящих волос… Громкий самоуверенный голос… полный зал женщин… «Матери в защиту мира».

– Она очень богатая, – женщина, сидевшая рядом, наклонилась к моему уху. – Всю жизнь с мужем по заграницам моталась, одних шуб с десяток. – И добавила: – У нее молодой любовник!

Бедная генеральша Медведева…

Qui prodest? Кому выгодна ее смерть? Кому она встала поперек дороги? Это не грабеж, сказал Кузнецов, она сама открыла дверь убийце…

А что, если поговорить с соседями? Представиться работником охранного предприятия… Народ у нас доверчивый, никто и не почешется спросить, какое отношение охрана имеет к убийству. А если все-таки спросит, покажу удостоверение, люди верят любой бумажке с печатью. Можно соврать, что работаю на клиента…

Римма лежала на диване, накрывшись колючим пледом. В комнате было темно и холодно. Днем пригревало горячее по-весеннему солнце и вдоль тротуаров бежали ручьи, а к ночи подмораживало, казалось, зима порыкивает напоследок. Батареи центрального отопления были едва теплыми.

Сегодня она снова не пошла на работу. Осталась дома, даже не позвонив Ирочке. Так и пролежала весь день на диване в полудреме, отупевшая и безразличная. Ничего не ела. Даже кофе не хотелось.

Из окон наползали ранние мартовские сумерки. Предметы в комнате слились и стали неразличимы. Надо бы зажечь свет, но вставать ей не хотелось.

Она лежала, укрытая с головой, свернувшись калачиком, ощущая свое теплое дыхание и густой шерстяной запах пледа. Игорь так и не позвонил. Его домашний телефон по-прежнему молчал, а на работе ей по-прежнему отвечали, что Игоря Дмитриевича сегодня нет и не будет. И сразу же вешали трубку. Мобильний, похоже, был отключен.

С приходом темноты пространство комнаты наполнилось шорохами и звуками. Ей казалось, кто-то крадется по комнате. Скрипнула половица. Раз, еще раз… Страх, охвативший ее, тонко звенел в висках и сжимал сердце жесткой липкой ладонью.

«Сейчас я встану, – говорила она себе, – встану и пойду в кухню! Сделаю кофе, горячий, крепкий и сладкий». Она представляла себе большую чашку кофе, над которой вьется парок. «Сейчас, – бормотала она, – сейчас, сейчас…»

Она чувствовала чье-то враждебное присутствие в доме. Вдруг ей показалось, что к ней прикоснулись. И сразу холодные иголки остро воткнулись вдоль позвоночника. Она затаилась и перестала дышать, с ужасом ожидая нового прикосновения и боли.