– Вторая батарея захвачена немцами. Силами управления дивизиона надо батарею отбить!

Срочно были организованы два боевых отряда. Первый, под командованием младшего лейтенанта Шило, из взвода связи. Второй – из двух разведчиков и шести топоразведчиков. Командовать приказано мне. Пока мы брали оружие, нам подготовили две упряжки лошадей, и мы в дровнях выехали к месту события.

Вторая батарея в ту ночь заняла боевую позицию на хуторе, расположенном километрах в двух от деревни. Развернули карту. Обширная поляна, с трех сторон окаймленная лиственным лесом. С четвертой – болотистая низина. За болотом, в двух километрах, деревня, занятая противником. Поляну на две почти равных части делит протекающий в сторону противника ручеек, на берегу которого в 200 метрах от леса хутор – дом с надворными постройками. Через речку напротив дома – еще одна постройка, предположительно баня. Огневая позиция батареи скрыта от наблюдателей противника хутором и возвышенностью с поляной. Определяем боевой порядок взводов. Берем винтовки – и в розвальни.

По лесной дороге мы приблизились к опушке. Лошадей оставили на попечение ездовых и стали занимать боевой порядок. Решено было выходить на хутор с двух сторон. Моя группа наступала с юга, а группа Шило – с севера.

Рассредоточившись по опушке леса в линию, выждали время, пока вторая группа дойдет до места своего сосредоточения, вышли из леса и залегли. Перед нами, на самом высоком месте поляны, на снегу был виден щит пулемета.

Дальше продвигались по-пластунски. Пулемет огонь не вел. Когда до цели оставалось метров 100–150, показались люди. Наши солдаты. Поднялись и мы. Подойдя, увидели на снегу тела семи наших офицеров и младших командиров. Все лежали лицом вниз. Один – помощник политрука батареи – подавал признаки жизни. Он сильно хрипел, и на затылке пузырилась кровь. А то, что мы приняли за щит пулемета, оказалось откинутым воротником матроски. Буквально за два-три дня до этого офицерам, за неимением форменного, выдали морское белье и матроски.

Подъехала подвода. Раненого отправили в санбат. Потом мы узнали, что он по дороге скончался. Прибыл командир дивизиона, и когда ему доложили подробности происшедшего, он схватился за пистолет. Гнев его был направлен против командира огневого взвода лейтенанта Бондарева. К счастью, все обошлось и лейтенант не попал под пулю второй раз. Бондарев закончил войну майором в должности командира отдельного противотанкового дивизиона.

А произошло вот что. На исходе ночи батарея прибыла в указанную ей точку. Расчеты остались на опушке леса, устанавливать пушки и окапываться, а командир батареи, командиры взводов (их три), помполит, артмастер и санинструктор пошли на хутор, находившийся в 250 метрах от огневой позиции. У дома выставили часового. Тот спрятался от ветра за ворота и слишком поздно заметил группу немцев человек в сорок, когда те уже залегли перед окнами дома. Два немецких автоматчика вошли в дом, в то время как наши батарейцы совершали утренний туалет. Кто умывался, кто брился, кто пришивал пуговицы. Оружие и одежда были сняты и разложены по скамейкам. Раздалась команда «Хенде хох!», и все подняли руки. Все произошло неожиданно, люди оказались безоружными, и им ничего не оставалось делать, как сдаться. Бондарев говорил, что он потянулся к кобуре пистолета, лежавшей недалеко от него, но немец направил на него автомат, и он тоже поднял руки.

Немецкие разведчики – а это были именно разведчики, иначе бы они напали на батарею, – шли за «языком» и задачу свою выполнили. Немцы всегда ходили в разведку большими группами. Не знаю случая, чтобы они шли в наши тылы группой меньше 20 человек.

В двухстах метрах от хутора начиналось болото, поросшее лиственным лесом, а за лесом, в двух километрах, – деревня, занятая немцами. Разведчики могли бы увести свою добычу по ручью, высокие берега которого укрыли бы их со всех сторон. Кстати, на хутор они пришли именно по этому ручью. Но они чувствовали себя уверенно и решили сократить путь. Вместе с пленниками немцы как раз выходили на середину поляны, когда их увидел расчет возвращавшегося из ремонта орудия. Батарейцы сразу же сбросили орудие с передка и готовились открыть огонь. Но немцы не стали рисковать: они приказали нашим офицерам лечь и, прошив их автоматной очередью, скрылись за бугром. Снаряды достать их уже не могли.

Немцы расстреляли восемь человек. Семерых наших батарейцев и хозяина дома – мужчину лет тридцати, в офицерской форме без петлиц. Хозяйка дома сквозь слезы сказала, что это ее муж. Очевидно, окруженец, вернувшийся домой или женившийся уже в окружении. Но убили только семерых. Лейтенанта Бондарева ни одна пуля не задела. Вот его-то за то, что он не оказал сопротивления, и хотел расстрелять майор Родионов. К счастью, этого не случилось.

По приказу командира дивизии убитых похоронили, уложив в яму, неизвестно для чего выкопанную под окном дома и наполовину засыпанную снегом. Накрыли их шинелями и засыпали снегом.

Батарее приказали сниматься. Она оказалась в районе, где не было ни одного пехотинца и ее в любое время можно было взять голыми руками. Чья-то ошибка все-таки была исправлена, хоть и с опозданием.

У нас много говорили и сейчас говорят о дисциплине и порядке в немецкой армии, воевавшей против нас. Да, это так, но были и у них грубые нарушения воинской дисциплины, приводившие к большим потерям. Приведу два характерных эпизода, произошедших в том же декабре 1941 года.

Наше командование всех рангов было увлечено разведкой с взятием «языка». Мне кажется, что порой это делалось не для дела, а ради славы. Все, кто имел власть, посылали в разведку любых солдат, даже самых неподготовленных. Ходили и одиночки. Например, при вручении ордена командиру 2-го дивизиона нашего полка майору Дегтяреву, кстати, умнице и храбрецу, командир дивизии объявил ему замечание за вылазки в расположение противника. Добровольцами, и не один раз, ходили и мы. Благо тогда очень легко было пройти на территорию, занятую противником. Иди в любом направлении, лучше ночью, только в деревни не заходи. Немцы ночами отдыхали в хорошо натопленных избах. Ночью их даже на дорогах можно было встретить очень редко. Это мы все дела по передислокации, снабжению боеприпасами, фуражом и продовольствием делали в основном по ночам. Днем же головы нельзя было высунуть, все давила немецкая авиация. Мы чувствовали себя свободно только в дни нелетной погоды. Нашей же авиации не было совершенно, и немцы днем могли чувствовать себя вольготно, а ночью спать.

В тыл противника мы ходили часто, но безрезультатно, и все из-за немецкой осторожности. Пробраться в деревню было практически невозможно. А где еще взять «языка»? Вот кто-то и придумал ловить линейных телефонистов. Перережут разведчики где-нибудь в лесу телефонный кабель и устроят засаду. И линейщики попадали в руки разведчикам. Но продолжалось это недолго. На восстановление телефонной связи немцы стали направлять целые отделения автоматчиков и даже бронетранспортеры. Просидят разведчики ночь в снегу и возвращаются ни с чем.